Звезды расскажут, комиссар Палму! - [87]

«Я, нижеподписавшаяся Анникка Ваденблик, в девичестве Мелконен, добровольно признаюсь, что в припадке гнева вытолкнула из окна свою единокровную сестру Майре, находившуюся в состоянии опьянения. Мой поступок был вызван тем, что сестра, используя оскорбления и лживые заявления, пыталась разлучить меня с моим мужем, майором Ваденбликом, с которым мы сегодня сочетались браком.

Мой муж был очевидцем происшедшего, но не осудил меня. Мы находимся с ним в связи уже несколько лет.

Некий господин Нордберг также оказался случайным свидетелем происшедшего: он наблюдал случившееся в телескоп с Обсерваторского холма. В августе он начал нагло шантажировать моего мужа, требуя пять миллионов марок и обещая сохранить все в тайне («унести тайну в могилу»). К сожалению, мой муж ничего не сообщил мне, не желая меня волновать. Несмотря на многие трудности, он достал три с половиной миллиона марок и заплатил шантажисту, надеясь, что тот удовлетворится этой суммой.

В то время, когда муж находился в имении, в конце сентября, шантажист позвонил мне и потребовал еще полтора миллиона марок. Я не решилась сообщить об этом мужу и сняла деньги со своего счета, чтобы отнести их Нордбергу, который должен был ждать меня на Обсерваторском холме в полночь того же дня, когда было назначено заседание правления в ресторане «Кяпи». Воспользовавшись разгоревшимся спором, я ушла до окончания заседания. Я боялась идти ночью в парк и захватила с собой, не сказав мужу, его резиновую дубинку, оставшуюся у него с времен войны и хранившуюся в ящике письменного стола.

Из слов шантажиста мне стало ясно, что мой муж, ничего не говоря мне, уже заплатил ему более крупную сумму. Наглый старик пытался оправдать свое вымогательство тем, что его племянница якобы повела себя легкомысленно и теперь ей нужно покупать квартиру. Я поняла, что наше благополучие и счастье находятся в опасности и что мы никогда не избавимся от вымогательств этого человека.

Я пришла в исступление и ударила его по голове дубинкой. Потом оттащила в кусты и в слепой ярости принялась бить его по лицу дубинкой и пинать ногами.

За этим меня застал мой муж, который еще прежде заметил мое возбужденное состояние и тайно последовал за мной на Обсерваторский холм, предчувствуя беду. Он не смог предотвратить мои действия, но понял, что они были совершены в припадке гнева, ибо подверженность таким припадкам — наша наследственная черта. Желая избавить меня от последствий содеянного мною, он набросил на тело пальто и, чтобы труднее было опознать убитого, выбросил все из его карманов в одну из урн в парке.

Желая защитить меня, он взял ключи старика и пошел в его квартиру, чтобы проверить, не оставил ли тот какой-нибудь записки, свидетельствовавшей о происшедшем.

Но вот к нам в дом явились вы, полицейские, словно жуткие ищейки, и мои нервы сдали. Я поняла, что в моей жизни больше никогда не будет ни одной спокойной минуты. Мое единственное счастье — наше сегодняшнее бракосочетание. Но я не хочу губить жизнь своего мужа, хотя он и уверяет, что со временем все забудется. Поэтому мне придется искупить свой поступок единственно возможным способом.

Я пишу это, пока муж спит. Завтра я прыгну в море с выступа скалы — такого же высокого, как окно, из которого выпала Майре.

Я оставляю свое признание в конверте, адресованном полиции, на таком месте, где муж его наверняка найдет. Пусть он решит, как с этим поступить, и простит меня за все хлопоты, которые я ему доставила».

На этом текст заканчивался. Ясное и недвусмысленное признание. Внизу стояли дата и подпись Анникки Ваденблик.

Молча я протянул документ Палму. Он начал медленно читать. А я новыми глазами посмотрел на майора Ваденблика. Твердое лицо, жестокие глаза. Увы ему! Современный мир не терпит гордецов, наперекор всем живущих по своей воле. Сплетни, зависть, клевета. В конце концов, что я знаю о майоре Густаве Эрике Ваденблике? А он, что ни говори, отличился на войне, имеет много наград, восстанавливает обветшавшее родовое имение…

Майор сидел за столом, не подымая глаз. Мужественный человек, скрывающий свои чувства. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Пока Палму читал, он аккуратно повесил на место вычищенное ружье и достал карабин. Но разбирать его не спешил, просто положил на стол перед собой. Бывают такие тяжелые минуты в жизни… Хотя тогда я еще не подозревал, какой тяжелой окажется эта минута для майора.

Палму наконец дочитал, сложил бумагу и с отсутствующим видом сунул ее во вскрытый конверт. Наморщив лоб, он уставился в пол. Попытался затянуться, но трубка его совсем погасла.

— Это ее собственная подпись, можете не сомневаться, — язвительно заметил майор, прервав молчание. — У вас наверняка есть графолог — проверяйте! Это вы, проклятые ищейки, довели Анникку до самоубийства! Я любил ее. Берег и взял бы все на себя и никогда никому не показал бы эту бумагу!

— Да-да, это полное признание, — благожелательно согласился Палму. — Однако вы забыли о фундаменте. — Майор шевельнулся и взял со стола карабин. Палму тем временем продолжал: — Я говорю о краеугольном камне, который строители по глупости заложили в основание. Мы ведь ищейки, майор!