Звезды расскажут, комиссар Палму! - [51]

— Конечно! — заверила девушка. — Это был совсем пожилой мужчина! Лет сорока, наверно.

От этих слов на меня повеяло могильным холодом: я не думал, что сорокалетний мужчина может казаться безнадежным стариком.

— Но вы бы его узнали, если б встретили? — с надеждой спросил Палму.

— Не уверена, — с сомнением в голосе сказала девушка.

— Ну хорошо, — нетерпеливо сказал я. — Это к делу не относится. Можно, конечно, опросить жильцов дома, этого мужчину кто-то мог видеть, и тогда ситуация прояснится. Какая-нибудь женщина, поджидавшая мужа, могла высунуться из окна, услышав стук калитки. Такое часто случается. Но, Палму, ей-богу, не стоит заострять на этом внимание!

— Хорошо, больше не заостряем, — легко согласился Палму. — Все равно в этом доме в субботу вечером народу немного наберется. Вот завтра утром картина будет другой. А я очень кстати обещал зайти на утренний кофе к той даме из нижней квартиры.

И Палму очень весело захихикал, довольный своим остроумием. Я сурово посмотрел на него.

— Пошли! — сказал я. — Всего доброго, барышня Похъянвуори.

Но тут девушка уцепилась за мою руку.

— Комиссар Палму сказал мне, что вы задержали Вилле. Разрешите мне навестить его! — умоляюще сказала она.

— Мы вернемся к этому вопросу завтра, — поспешно ответил я. — Позвоните мне. А сейчас дадим Вилле отдохнуть.

Мне казалось, будет лучше, если девушка сначала прочитает спокойно утренние газеты, и тогда она сможет правильно оценить ситуацию. У меня не было желания брать объяснения на себя.

— Когда будете уходить, — Палму наставлял Кокки, — впустите сюда полицейского, пусть погреется. Может просидеть здесь ночь. Что ему зря мерзнуть на лестничной площадке!

И они обменялись понимающим многозначительным взглядом. Я хлопнул себя по лбу.

— О Господи! — простонал я. — Журналисты и фоторепортеры! Они же вломятся сюда! И я никак не смогу это предотвратить.

— Ничего, мы с барышней будем позировать, — с энтузиазмом пообещал Кокки.

И мы ушли. Полицейскому на площадке я намекнул, что если будет мерзнуть, то может провести ночь в квартире. Честно говоря, я не ожидал, что сюда кто-нибудь пожалует. Вилле был за решеткой. Ключи, правда, куда-то пропали — Палму обязательно сказал бы, если б они оказались у Вилле в кармане. Так что лучше было подстраховаться. К тому же, устраивая засаду, я как-то вырастал в собственных глазах.

Репортеры обступили нас, едва мы вышли за калитку. Но теперь только одна одинокая вспышка сверкнула нам навстречу. Они берегли пленку.

— Заходите и можете фотографировать все, что хотите, — сделал я широкий жест. — Расследование идет по верному пути. Думаю, позже вечером смогу сделать заявление для прессы. — Толпа загудела одобрительно. — Часов в одиннадцать, — осторожно пообещал я. — Да, приходите в двадцать три ноль-ноль. Впрочем, вам, может быть, придется немного подождать. Мне в данном случае от вас ничего не нужно. Но вы, быть может, успеете кое-что дать в свои газеты, прежде чем они уйдут в набор!

Репортеры даже не успели рта раскрыть — не то что начать клянчить! И, конечно, они были здорово удивлены такой моей щедростью. Потому что наш командир — я имею в виду начальника нашего отделения — их никогда не баловал. Но пока что распоряжался я. А я не был сторонником гомеопатических доз — гулять так гулять!

К моему изумлению, Палму одобрительно кивал, слушая мои обещания, и, садясь в машину, довольно пробурчал:

— Хоть на время от них избавимся!

Но что меня еще больше изумляло, так это его унылая физиономия. Мне казалось, что он должен в данной ситуации выказать подобающие радость и восхищение. Он же, напротив, сидел погрузившись в свои мысли и недовольно жевал мундштук пустой трубки. Это был плохой признак. Значит, что-то, по его мнению, складывалось не так, как надо. Но, с другой стороны, подумал я, все это, может быть, чистая зависть — стареет, ну и так далее.

Пока он грыз трубку, я тоже размышлял. И потом нравоучительно сказал:

— Надеюсь, ты понимаешь, Палму, что все только подтверждает виновность Вилле. Девушка о завещании знала. И, несомненно, рассказала о нем Вилле. Для неимущего сироты подобная сумма должна показаться колоссальной! Против соблазна устоять невозможно. Затем, скажем, ссора со стариком. А у парня и так нервная система неустойчивая, и он, конечно, впадает в страшную ярость. Припадок бешенства. Про деньги он знает. Собирается переехать и жить вместе с девушкой на новой квартире. Зачем же ему делить эту квартиру со стариком? Старик норовит наставлять да советовать, а они этого не любят. Чуваки эти.

— Ну конечно, раз хорошенькие глазки — так ты и уши развесил! — вдруг съехидничал Палму. — И давай себе воображать, рисовать разные картины… А где она сама была? Вот она признается, что дошла до двора. А почему? А потому, что есть свидетель — этот пьяный; поэтому ей и нет смысла запираться. Ты думай головой, а не ахай — ах, хорошенькая девочка, ах, миленькое личико! Ведь мы только с ее слов знаем, что старику она якобы все рассказала. А может, если бы Нордбергу действительно было известно, что его ненаглядная невинная овечка поимела ребенка от этого негодяя и бездельника, может, тогда завещание прямиком полетело бы в печку, а про переезд вообще речи не было бы! Вот почему стоило вскрыть конверт и удостовериться, что с завещанием все в порядке!