Звезды не для нас - [70]

– Ожидают-с.

Аркадий Викторович Винокуров выпрямился, поправил стопку бумаг, которую аккуратно держал в руках, словно батюшка – Библию.

Он широкими шагами преодолел коридор приёмной, распахнул массивные двери и оказался перед длинным столом, за другим концом которого сидел маленький, щупленький и плюгавенький депутат.

– Чем можем? – пробормотал депутат, не отрываясь от экрана компьютера и даже не посмотрев в сторону вошедшего.

– Я болен нищетой, – Винокуров вкрадчиво повторил давно заученную речь. – А в медучереждениях города мне диагноз не ставят. Нуждаюсь оспаривать. И привлекать, – тут он сбился, осмотрелся по сторонам, словно в поисках нужного слова, и добавил. – К ответственности. Виновных. И заинтересованных.

Депутатишка наконец повернулся к Винокурова. Окинул с ног до головы.

– Да какой же вы нищий? Аристократ!

– Попрош-ш-шу! – голос Винокурова сорвался. – Вы не вникали даже! Извольте!

Он в два шага пересёк кабинет и вывалил перед депутатишкой заготовленные бумаги.

– Извольте! – Винокуров потряс перед лицом Свиридова первой же страницей. – Это выписка по моему счёту. За все года на службе!

Свиридов выхватил лист. Бегло ознакомился.

– И что же? – он протянул бумагу обратно Винокурову.

– Даты поступлений и списаний наблюдаете? Наблюдайте!- Винокуров вновь выложил лист перед депутатом, указывая идеально остриженными ногтями на циферки. – Я игроман. Азартный человек. Проигрывал всё на следующий же день после зарплат. И премий. Я болен. Более того, я- нищий.

В подобных людях Свиридов разбирался, как оказалось, плохо. Намного хуже, чем его собственная секретарша.

– Вы не больны, – Свиридов убрал листок в противоположную от Винокурова сторону. Он таких раскусывал быстро. – Более того, – он спародировал тон Винокурова. – Вы – мошенник. Выйдете немедленно из помещения. Иначе буду вынужден вызвать…

Он не договорил.

– Мошенник? – прохрипел Винокуров. – Я?

Он ударил Свиридова головой о стол с такой силой, что голова депутатушки треснула и раскололась, как арбуз. Кровавый сок стекал по обоям и петлял между досок паркета.

Винокуров не терпел оскорблений. В этом Ниночка оказалась абсолютно права.

Винокуров осмотрел поле боя и решил, что прошения придётся временно оставить. А как хорошо бы было – сколько привилегий, сколько выплат, плюс – единовременная. Её бы на чёрное. Или, глядишь, на зеро.

Эх…

Он оставил думы, когда услышал приближающийся стук каблуков. Вынырнул через окно с грацией кота и шмыгнул между деревьев с проворностью лиса.

В спину ударил истошный вопль Ниночки. Винокуров смахнул его, подёрнувшись, и поспешил в сторону вокзала.

Покои потомственной ясновидящей Елизаветы Званной в Набережных Челнах по улице Холмогорской, строение 7

– Входите, – голос из-за балдахина был тихим, хрипящим, притупленным будто.

Новицкий локтем отодвинул ткань в сторону и заглянул в комнату.

Пахло ладаном. Помещение тонуло в приглушённом красном свете. Посреди подушек, разбросанных по полу, сидела женщина с закрытыми глазами. Она покачивалась из стороны в сторону, словно в трансе. С удивлением Новицкий заметил, что одним глазом колдунья едва заметно подглядывает за гостем, как ребёнок, играющий в прятки.

– Я… Э…

– Я знаю, – прошептала колдунья. – Я всё знаю. Садись.

Новицкий плюхнулся на одну из подушек. Он прижал к себе дипломат и погладил его гладкую крокодиловую кожу.

– Э, – пробасил он, прождав пару секунду. – И?

– Рассказывай.

Новицкий, ожидавший, что всезнающая колдунья сама начнёт ему всё рассказывать, заёрзал на подушке.

– Э… Ну, мне нужно излечить от, ну, э, ну, от нищеты…

– Ты болен, сын мой, – прошептала колдунья, открыв глаза. Её зрачки оказались абсолютно чёрными от линз. – Как жаль…

– Да нет, – Новицкий выудил из дипломата фотографию и протянул Елизавете. – Жёнушка моя…

– Конечно-конечно, – кивнула колдунья, рассматривая фотографию. – Это я про другое… Что же, что же. Ситуация тяжёлая. Глубокая.

– Но ведь, э… Ну, не предвещало ж ничего, – попробовал оправдать супругу Новицкий, совсем растерявшись. – В детском саду, э, трудится!

– Что же, что же, – прошептала колдунья Елизавета. – Сейчас многие… Никто не застрахован.

– Да-да, – Новицкий попытался забрать фотографию у Елизаветы, но та лишь одёрнула руку. – Да, э… Да. Сколько же?

Елизавета бросила взгляд на дипломат из крокодиловой кожи. Оценила пиджак Новицкого.

– Пятьдесят.

– Ох, – выдохнул Новицкий. – Э… А что, если? Ну, если не выйдет?

– У нас нищие еженощно, – прошептала Елизавета, окончательно забыв про наигранную хрипотцу. – По десять раз бывает ходят. Что же я? Наловчилась уже. Сто процентев даю!

Новицкий выдохнул ещё громче. Выложил на соседнюю подушку пачку денег. Пересчитал. Подвинул к колдунье.

– Свободны, – Елизавета схватила купюры.

– А обряд? Э… Или что там положено?

– Я сама, сынок, – уже громко и нервно проговорила Елизавета. – Одной надо. Иди-иди.

Новицкий вышел, чувствуя одновременно облегчение и растерянность. Вроде сделал всё, что мог. А вроде и надурили.

Елизавета же переключила свет с красного на обычный, убедившись, что Новицкий ушёл.

Сложила деньги в сейф и хихикнула в сморщенный кулачок.

– Побольше бы нищих, – сказала она вслух и захлопнула металлическую дверцу. Стопки купюр внутри шелохнулись и приятно прошуршали.