Звезды не для нас - [15]

Спустя пару мгновений она отстранилась от Кости. В его распахнутых глазах читалось полное непонимание происходящего.

– Я, наверное, тоже пойду. Не буду тебя сдерживать.

Он схватил её за руку.

– Стой. Я не смогу…

– Всё ты сможешь. Тебе просто уверенности в себе не хватает. Ну же, давай!

Костя внимательно посмотрел Арине прямо в глаза. Потом вдруг усмехнулся и достал из-за спины невесть откуда взявшуюся ковбойскую шляпу.

– Всю битву со злом пропустишь, – его глаза загорелись красными огнями. – Не обидно?

Арина фыркнула.

– Подумаешь. Главное – нас спаси.

Она развернулась, оставляя его позади и со всего разбегу прыгнула в чернеющий лестничный проём. Девушку охватило ощущение полёта, которое всё длилось и длилось. В какой-то момент ей стало страшно, что Костя не справится, но она смогла себя успокоить.

Он ведь Призрак. Он всегда побеждает.

Арина вздрогнула и открыла глаза. Девушка сидела на скамейке около школы, холодный ночной ветер кусал лицо. Рядом сидел озабоченный Костя.

– Ты в порядке? – спросил он. – Вот знал же, что ты поведёшься на эту дурацкую записку.

– Костя?… – удивлённо спросила Арина. – А остальные?

Парень приложил губы к её лбу. Девушка ойкнула и замерла.

– Вроде нет температуры. А странные вещи говоришь. Кто остальные?

– Но мы же Призрака ловили!

Костя улыбнулся.

– Это тебе приснилось, наверное. Тут только мы с тобой.

Арина посмотрела в сторону школы. Здание казалось пустым и безжизненным, даже ни одно окно не горело. Может, и впрямь приснилось?…

– Извини…

– Да ладно, перетрудилась на уроках, – Костя несильно пихнул её в плечо. – Пойдём лучше кофе попьём, пока не все кафешки закрылись.

Арина шла по дорожке, держась за Костю, и ни о чём не думала. В голове осталась приятная пустота, а на губах, почему-то, вкус поцелуя из сна. Пусть она сегодня и не поймала Призрака, зато поймала Костю.

Тоже неплохой улов, если подумать.

Моё славное Пугало

Дмитрий Владимиров

г. Гданськ

1

– Долг! Долг не погашен, смерть уже ясна! Дай мне её! Впусти меня!

Правду глаголют, пришла беда, закрывай ставни, дверь на замок, а сам лезь в бомбоподвал. И жди, когда беда минет… А когда беды аж раз, два, три?

Первая подкралась незаметно, с холодным ветром и проливным дождем с едким запахом. Мать возвращалась с Поселка, и укрыться, как назло, ни под землей, ни в бетонных укрытиях. Впился дождь в тело, пронзил рогожу, ветер погнал по телу холод.

Кашель с мокротой, ядрено-зеленая слизь комьями, жар по телу, а ноги холодные.

– Лисика, как же мне… Я долгов набрала, крышу доделать, запасы до лета дотянуть, – стонала мать.

– Мам, я достану горькие таблетки, полегчает…

– Ох, тяжело, сиротам, тяжко… – причитала Мать в холодной постели.

Долги…

Это беда для нас, бедняков.

Те, кто побогаче, в поселках или в городах, процент хороший вешают. Причем знают когда. Бывает, чуть не бесплатно товар отдают, если он у них в избытке или гнить начинает. За гроши, за услуги – подмети, накорми худобу, сцеди с козы молоко или полынь горькую, сок который после Туманной Войны стал хуже кислоты… Да и тогда, дадут перчатки, ведерко закрытое…

А когда не сезон? Зимой за хлеб, даже из порошка довоенного, просят немало. Хочешь в долг? Серафима, у которой по углам картинки с людьми развешаны, даст, и еще сверху попросит. А Ермаль? Руки у него, словно у робота, все точно смастерит, все починит… И двушку сверху попросит…

А если нечем платить, то себя на части распускай… И делись с ними радостью, восторгом, нежностью или горем, презрением, отвращением, скорбью… Вон, гуторят, городские увальни любят веселиться до упаду, а среди жен их, наоборот, печаль и паника, ужас и трепет в почете…

Третья же беда стучала в двери.

Кожеход.

– Долг не погашен, смерть уже ясна! Дай мне её!

– Нет, Лисика, не открывай. Я завтра стану, долги в селе раздам, а потом, пусть окаянный меня хоть на куски разбирает… Не достанется ему ничего, – хрипела мать.

Лисика кинулась к двери и завопила:

– Запрещаю! Убирайся! Убирайся, тварь неживая!

В окно сунулась морда Кожехода. Узкое, бледное, как мука, с ржавыми зубами. Размер морды со стол в кухоньке, а сам он с телегу. Туловище под полупрозрачной пластмассой. Железные щупальца, вместо рук и ног, крутятся, вертятся, несут Кожехода долг собирать.

– И сюда нельзя! – верещала Лисика от страха.

Кожа на его лице неживая, на заводе сделанная, вонючая и мерзкая, как у мертвяка. Другие говорят, что у него так в башке записано, стараться на человека быть похожим. Только заводская кожа слазит, и он у живых срезает её и лепит себе…

– Денег дам, за Слепок её, денег дам… – запищал он тонким голоском.

Щупальца разошлись, он обхватил стену дома, бил по крыше. Длинный, как каракатица в химическом озере…

Лисика замерла от испуга. Перешитый попался. Значит не тем, что на заводе в него заложили, он пользуется, а тем, что подкорректировали в его мерзкой башке.

Сзади него возникла фигура в шляпе. Дырявый плащ развивался на вечернем ветру, а одинокий глаз-линза блестел пожаром заходящего солнца.

В его руке – топор…

– Я! Еще! Жива! – крикнула мать и зашлась кашлем.

Кожеход отступил в темноту.

2

Рано утром, когда холод крал каждую частичку тепла, Лисика выскользнула во двор. Землю перемесил щупальцами Кожеход. Сбег вчера в лес, то ли от крика матери сработала в его башке программа, то ли Пугало напугало… Хотя, Пугало ростом с человека, а то, юродивое, почти с дом.