Звезды над Занзибаром - [111]

«И когда они обе так успели вырасти?» — удивилась Эмили, с любовью глядя на дочерей, которые стали настоящими юными дамами. Особенно Тони, из Рудольштадта сразу поехавшая в замок Штайнхефель, что в Бранденбурге, чтобы некоторое время пожить в одной дворянской семье, получая частные уроки и наставления в светском этикете. Разлука с ней далась Эмили невероятно тяжело, но, как оказалось, Тони наслаждалась своей новой жизнью и в письмах никогда ни на что не жаловалась; в Берлин она вернулась почти взрослой и расцветшей, как розовый бутон.

— Но если ты поедешь на Занзибар, — без умолку продолжала трещать Роза, — ты же возьмешь нас с собой, правда? Всех нас?

Саида сегодня с ними не было. По настоянию баронессы Эмили обратилась с письмом к кайзеру и получила разрешение на то, чтобы ее сын избрал карьеру военного. Сначала она сомневалась, отдавать ли его в Бенсбергский кадетский корпус вблизи Кёльна; недавняя война отвратила ее от всего военного, и она боялась, что ее сын может не выдержать тамошней муштры — он был немного болезненным. Но в подобном заведении он получил бы прекрасное школьное образование, которое Эмили ничего бы не стоило, к тому же он там познакомится с другими мальчиками, и эти знакомства могли бы быть ему полезными в будущем, и скрепя сердце она согласилась. Чтобы скрасить ему первое время пребывания в корпусе, все семейство отправилось вместе с ним. Мать и сестры целый год жили в недорогом пансионе в Кельне, чтобы видеть сына и брата как можно чаще. И в самом деле, Саиду пришлось нелегко с его смуглой кожей, его необычным именем и фамилией, которая выдавала, что он сын принцессы Занзибара, о которой иногда писали в газетах. Но между тем он хорошо освоился в новой для себя обстановке, и Эмили могла лишь надеяться, что так все и останется.

Верно ли я поступила, Генрих? Был бы ты согласен со мной?

— Да, Роза. — Эмили наклонилась и поцеловала сначала Розу, а потом Тони. — Тогда мы поедем все вместе.

Подозрения Тони оправдались: Баргаш не ответил и на это письмо. Выказывая свой норов, он передал письмо — вопреки ее желанию — новому британскому консулу доктору Джону Кирку и посчитал, что дело закрыто.

54

Берлин, май 1885 года

Часы размеренно тикали в тишине позднего вечера. Добротный звук, соответствующий солидной комнате, где стояла тяжелая мебель из темного полированного дерева, а на стенах висели картины в рамах. Почти уютно. А между тем здесь работал не кто иной, как могущественнейший в Германской империи человек.

Канцлер Отто фон Бисмарк, оглядывая стол, заваленный письмами и докладными записками, задумчиво поглаживал косточками пальцев свои пышные белые усы.

В июне прошлого года он получил письмо от фрау Эмили Рюте, в котором она почтительно просила его об аудиенции — с просьбой поддержать ее как германскую подданную с претензиями к султану Занзибара.

Для Бисмарка дело Рюте был не внове. Еще ее покойный супруг обращался к нему, тогда канцлеру Северогерманского союза, с просьбой помочь отстоять его, Генриха Рюте, права на Занзибаре; затянувшуюся тяжбу вдовы Рюте за наследство и право возвращения на Занзибар канцлер тоже не оставлял без внимания. И то, как настойчиво эта дама рассылала прошения в адрес всех высокопоставленных и влиятельных лиц в течение многих лет как в Германии, так и за границей, не упустила она и возможности направить письмо и германскому кайзеру. Канцлер размышлял, должно ли ему счесть притязания фрау Рюте неправомерными или же, наоборот, справедливыми. Его одолевали сомнения — точно такие же, как и общественность, и прессу. Однако он был готов — в определенных дипломатических рамках — поддержать ее просьбу, хотя бы только из гуманизма. До сих пор эта просьба была делом приватным; между тем Бисмарк начинал менять свою точку зрения.

«Если мой брат увидит, — писала фрау Рюте в письме к канцлеру, — что Германия, родина моих детей, принимает нашу сторону, то появилась бы возможность не только признать действительными мои права на наследство, но и моя скромная персона, обладающая знанием европейской действительности, могла бы принести определенную пользу моим немецким соотечественникам».

Эта запомнившаяся ему фраза побудила его пересмотреть дело Рюте, и потому сегодня оно лежало у него на столе.

Не только Германская империя — вся Европа переживала экономический кризис. В то время как индустриализация бурно развивалась и предприятия производили все больше товаров, рынки, куда эти товары поступали, сокращались. Следовало искать новые рынки сбыта, и единственным континентом, куда еще не поступали европейские товары, была Африка. Научные экспедиции последних двух десятилетий, возглавляемые Ливингстоном и Стенли, Бертоном и Спиком, не только широко исследовали этот континент и составили подробные карты, но и доказали, что в недрах черного континента таятся несметные сокровища. Сырье было легкодоступно, рабочая сила дешева, но в первую очередь — Африка обещала стать единственным гигантским рынком сбыта европейских товаров. А в сочетании с плодами цивилизации, с товарами европейских заводов, фабрик и мастерских можно было превосходным образом экспортировать туда заодно и плоды европейской цивилизации и даже христианскую веру. Таким образом, можно было не только получить огромную прибыль, но и дальше пребывать в согласии с совестью, что содеяно хорошее дело.