Звезды любят сильных - [11]

Кальвинцы истолковали мое лежание в маленькой, но луже крови по-своему. Экие наивные ребята! Говорили они на одном из диалектов инглиша, вполне для меня знакомого. Видимо, это и есть официальный язык на Кальвине.

— Слышь, кажется, ты его угробил.

— Не «ты», а «мы». Подразделение. Я же не один задание получил. Получило подразделение. Отвечаем тоже подразделением. А во-вторых, не «угробил», а «застрелен при задержании».

— Ладно, понял. А посмотри, он тыковку свою закрывает. Опытный.

— Конечно! Еще бы он был неопытный. Шесть наших кончил за какие-то сутки. Разве неопытный бы смог… так? Ежу понятно, что он опытный… был.

— Гы-гы, — какой-то смех дурацкий, — я слышал, после таких игрушек если и выживают, то совершенными дебилами становятся…

Ага, и можно служить в полиции Кальвина.

— …может надо «того»? Последнее милосердие?

Разве вы не понимаете, что пока вы треплитесь, я по голосам определил, не только ваше количество, но и где вы относительно меня расположены? Разве вы не заметили за своим базаром, как рука моя шевелится на рукояти бластера? Вы, наверное, принимаете это за конвульсию? И собираетесь мне последнее милосердие оказать? А хрен вам!

Первого я вывел из игры практически на ощупь. В смысле, вслепую. Держась за живот, в котором образовалась аккуратная дырка, он свалился под ноги своему напарнику. Что касается последнего, то он повел себя недостойно не то что для сотрудника спецподразделения, но и вообще для разумного существа. Вместо того чтобы оказать мне сопротивление, или просто встретить смерть лицом к лицу, он взвизгнул как поросенок и, повернувшись ко мне спиной (это ж надо додуматься!) буквально слетел с лестницы. Я выстрелил вслед, но дуракам везет. А мне, в этот раз — нет.

Вскоре я услышал два выстрела внизу. Подобрав бластер пристреленного спецназовца, и, порадовавшись его почти полному заряду, я так и спустился вниз, с бластером в каждой руке.

Посреди гостиной валялось два свежих трупа. Один совсем недавно был слабонервным сотрудником полицейского спецназа Кальвина. А второй — стариком Егором Борисовичем, хозяином этого дома, которого свела со мной судьба-злодейка.

— Что, нашли достойного противника? — окликнул я двух оставшихся кальвинцев, стоящих рядом с трупами.

— Это он, истеричка, нах, — беззлобно произнес один из них, указывая на своего павшего коллегу, — прибежал сюда, орет, дьяволом тебя называет. Стрельбу открыл, дедулю пришил. Пришлось упокоить, по уставу.

И, словно очухавшись, синхронно развернулись, наводя стволы на меня. Так мы и простояли молча с минуту, готовые выстрелить.

— Ребята, может, будем благоразумны? — предложил затем я, — у меня два ствола, у вас два ствола, то есть, технически наши шансы равны. А вот статистически превосходство на моей стороне. Я уже угробил семерых ваших коллег. Семерых за сутки, понимаете? Вы же, все, что смогли сделать в ответ, это кровушки мне из носа пустить. Убитый хозяин этого дома не в счет — он не знал, кто я, он пригласил меня только за то, что я его спас. И задерживаться здесь я не собирался. В общем, ребята, вам не кажется, что вы здесь теряете время? Свое и мое.

— Мы не можем отступить, — сказал один из кальвинцев, обреченно, — такие потери, да отрицательный результат…

— Я понимаю, — согласился я, — тем более что отступать вам не на чем. От ваших флаеров я оставил на ходу один — для себя. Поэтому речь не об отступлении. А о том, чтоб вы аккуратненько положили свои пушки на пол и ответили на пару простых вопросов. Тогда я подарю вам то, что вы называете «последним милосердием». Нет — сами понимаете. Как говорил один инструктор из Академии, это чревато боком.

— Я, пожалуй, согласен, — вымолвил одни из кальвинцев. Почти одновременно с его словами я сделал два выстрела. Первый попал ему в грудь, второй — в ноги его напарнику. Поэтому, первый сразу рухнул и затих, второй же упал на пол и заорал.

— Тихо, тихо, — склонился я над ним, — поди все звери от твоих воплей разбежались.

— Па-а-след-не-е ми-ла-а-сер-ди-е, — орал он от боли, и в этих воплях тонула примерно половина звуков осмысленной речи.

— Милосердие, тебе, значит? Какие… своеобразные, прямо скажем, представления о милосердии у вашего ведомства. Сами придумали или в религиозной литературе почерпнули?

— Хва-а-атит! — проорал кальвинец.

— Я понимаю, милосердие нужно всем, — ухмыльнулся я, — одно движение руки, даже пальца — и все закончится. Но и ты окажи мне последнюю услугу. Один вопросик, хорошо?

Спецназовец закивал. А я перешел к самой интересной части.

— Как в вашем ведомстве проводится идентификация личности? Для доступа? По отпечатку пальцев? Или как?

— Да пошел ты! — кальвинец ответил почти полностью разборчиво.

— Ну я пойду, — не стушевался я нисколько и сделал несколько шагов в сторону двери, — счастливо оставаться. А жаль, напарник твой оказался посговорчивее, и проблем у него…

— По пальцу! — завопил спецназовец, — и по сетчатке глаза. Еще надо карточку личную…

— Спасибо. Всего доброго, — попрощался я с несговорчивым кальвинцем и, подойдя к нему, достал из кармана пластиковую карточку. Затем аккуратно, тоненьким лучом лазерного резака, отрезал ему палец, невзирая на ор и мат. И, уже в последнюю очередь, вырезал бедняге глаз, добив его таким вот не шибко гуманным способом. А что делать? Стреляя в голову, оказывая последнее милосердие, можно этот самый глаз привести в негодность.