Звезды чужой стороны - [51]

Он действительно преобразился до неузнаваемости. Но тут же сразу выяснилось и другое: на месте бывших усов отчетливо выделялись два белых пятна.

Пришлось оставить Фазекаша в бункере, он мог испортить нам все дело. У любого человека, взглянувшего на него, тотчас же возник бы вопрос: почему сбрил усы?..

Янчи беспокойно шевельнулся на скамейке. Он так же, как и я, пристально всматривался в дорожку между двумя рядами деревьев, терявшуюся в темноте. Оттуда должен был появиться Черный.

Станция то и дело напоминала о себе тревожными свистками, гудками, тяжелыми вздохами паровозов. Больше всего я опасался, что в нашу сторону двинется какой-нибудь состав, не предусмотренный графиком движения. Мы уже настрjились именно на тот, специальный. Конечно, случайный состав можно пропустить, заряд не должен сработать самостоятельно. Не должен… А если все-таки сработает? Тол сам по себе вполне безобиден, но детонатор от него лучше держать подальше.

– Где же этот чертов поезд? – бросил Янчи нервно. – Взлетишь тут на воздух, пока он приползет.

Я счел своим долгом успокоить его:

– Не взлетим, не бойся. Штука надежная, с гарантией. Я знаю.

– Я тоже. – Он хмыкнул. – Жену вот потерял с такой гарантией.

У Янчи была жена? А я его считал совсем молодым парнем. Сколько ему на вид? Лет девятнадцать, двадцать.

– Подорвалась?

– Не она. Я.

– Ты? – удивился я. – А говоришь – жену потерял.

– Все правильно. Я подорвался, а ее потерял… Покурить как охота!

– Нельзя, терпи. Огонек сейчас далеко виден… Так как же все-таки потерял?

Вопрос я задал не из одного только праздного любопытства. Мне хотелось отвлечь его, а заодно и себя от назойливых мрачных мыслей.

– Так потерял, что хуже некуда. Тут она. И нет ее.

Он умолк и молчал так долго, что я уже потерял надежду что-нибудь услышать. Все же он заговорил снова, медленно, то и дело останавливаясь, словно вспоминая:

– Как война началась, меня забрали. Не здесь – я в селе жил, за Будапешт еще сотню километров… Жена у меня была, Катица. Вот только поженились, двух месяцев не прошло… Ну, фронт, ну, наступление… Ничего, обходилось. Я все хвалился ребятам: Катица за меня молится. Католичка она у меня, такая богобоязненная… А потом, на Дону, одолжили меня на время саперам, мины ставить – у них своих почти всех повышибало. Показал офицер, как и что. Дело простое, говорит, с гарантией. Вот как ты сейчас… Стал ставить коробки эти проклятые. Одна и сработала.

Он снова невесело хмыкнул и замолчал.

– Ну? – поторопил я.

– В голову садануло. Видишь?- он провел рукой по большому копытообразному шраму на лице, который я вначале принял за след ожога. – Все бы не беда. Ноги, руки целы. Жив – и ладно. Да вот память у меня тогда начисто отшибло. Амнезия ретрораде – по-медицински. Лежу себе, как младенец в люльке, и ничего про себя не знаю. Ни кто я такой, ни что со мной было. Как будто только на свет народился.

– Вылечили?

– Рана зажила, а вот память не вернули. Тяжелый случай. Даже профессора смотрели… А потом опять на фронт отправили. Винтовку-то я в руках держать мог. И опять воевал. Бои, бои, ночные марши. Только прежде туда маршировали, а теперь обратным ходом… И вот тут, во время ночного боя, получил от ваших… – Он посмотрел на меня виновато и поправился: – Получил от русских блямбу на память. Трех ребер как не бывало, легкое вынули. Вот, пощупай, чувствуешь, мягко? Зато память вернулась понемногу.

Он опять умолк.

– А жена?

– Погоди, будет и про жену… Списали меня вчистую. Ну, куда мне? Домой, понятное дело. А там… Словом, они год с лишним назад похоронную на меня получили; меня ведь не в своей роте ранило, ну, а раз я туда от саперов не вернулся, там и решили, что убит… Замуж она вышла, моя Катица. Дочка у нее. Племянница мне.

Я думал, Янчи оговорился, но он повторил:

– Да, племянница. Брата моего дочка. Мы с ним так сговорились, когда на фронт меня забирали. Убьют меня, он на ней женится. Чтобы не пропала Катица. Никого у нее нет, сирота круглая… Катица как меня увидела: «Сгинь, сгинь» – и в обморок. Потом, когда откачали, к попу побежала советоваться, как ей быть. Поп говорит: «Он твой первый муж перед богом и людьми. Бог его от смерти сберег, значит, угоден он богу, с ним жить должна». Должна! А у нее дочка ведь! И его она любит, не скажу ничего дурного про брата, хороший парень, душевный, добрый. И меня ей жалко – любила ведь она меня. Три дня мы все ревом ревели, и отец и мать с нами. А потом, смотрю, совсем доходит Катица. Идет, качается, вот-вот упадет. Заговариваться стала. Взял да уехал. У меня здесь дядька, отцов брат, виноградарь. Да я уже тебе говорил.

– Так больше дома и не был?

– Зачем?.. Недавно вот только узнал, брата в армию взяли.

– Поедешь?

– Сейчас нет. Может, потом когда-нибудь…

Глаза наши на миг встретились, и он сразу же отвел в сторону взгляд, словно боясь, что я могу прочитать в нем то сокровенное и тайное, в чем он не решался признаться даже самому себе.

Война! Проклятая война!..

Янчи поднял голову:

– Идет!

Я тоже услышал быстрые шаги. Песчаная дорожка, днем покорно и беззвучно ложившаяся под ноги, ночью становилась хрусткой, как снег в лютый мороз.