Звезды без пощады - [21]

— Да знаю я. Фиг поймешь, что там происходит сейчас в верхах родины-матери и в ООН. Мы раньше не могли понять их закулисные игры, а теперь тем более, — Хитрова вильнула рулем влево, обходя разбитый фургон. — Возможно, наши вожди раскинули мозгами и подписали соглашение. Хотя, что оно — пустая бумага. А может, их корабль ошибся местом посадки. Слышала, что он долго кружил над Казахстаном.

К Челябинску Ирине ехать совсем не хотелось. Челябинск был слишком далеко. Она знала из новостей, что твориться на уральских дорогах и не верила, что ей с Хитровой удастся одолеть и половину пути. Но главным образом не хотелось потому, что этот путь вел совсем в другую сторону от Балтийска, где остались мать и отец. Ирина все еще надеялась хотя бы поговорить с ними по телефону. Об Игоре Гончарове, своем не таком уж сердечном друге она почти не думала.

9

За дробовиком поехали сразу — утра ждать не стали. Да и не хотелось ни Лугину, ни Климентьеву ночевать безоружными в квартире при взломанной двери, куда в любой момент могла завалиться банда отморозков. И замученная до смерти девушка в спальне не делала жилище Дениса приятным местом даже для краткосрочного отдыха.

Вопреки опасениям, замок на гараже оказался цел, да и ворота, слава богу, никто не вынес, не разрезал «болгаркой» на железные лепестки. Света не было ни в гаражном кооперативе, ни во всем районе. Вырубили электроснабжение еще до одиннадцати. Только звезд сверкало на небе много-много, как в ту ночь под Рыбино, когда дед Матвей вытащил из кармана газету со статейкой об астероиде. И рядом не блестело под луной озеро с шелестящими на мелководье камышами, а вместо деревьев вокруг чернели призмы полумертвых многоэтажек. Редко в каком окне мерцал огонек свечи.

Денис загнал джип в гараж, выгрузил с заднего сидения вторую палатку, рюкзаки со всякой всячиной и разложил сидения. Ворота прикрыли и спали в машине, часто просыпаясь от выстрелов, остервенелого собачьего лая и голосов, поочередно ощупывая гладенький приклад «Бекаса».

Климентьев встал раньше мичмана, когда только расцвело. Открыл ворота гаража, впуская утреннюю свежесть, и принялся собирать с полок полезные вещи в дорогу. Интересовал его в основном инструмент: набор немецких ключей, дрель с десятком различных насадок, пассатижи, отвертки, ножовки с полотнами, тяжелый топор и кое-что из плотницкого арсенала — всего набралась столько, что на куске брезента образовалась тяжеленькая горка металла и пластиковых коробок.

— Прошареный ты, Дениска, — заметил Лугин, выйдя из машины. — Никак собираешься новый мир строить после девятого августа. Во, даже гвозди с винтиками не забыл, — он присел на четвереньки, перебирая запаянные в полиэтилен наборы крепежа.

— Угу, — отозвался аспирант, ковыряясь в шкафчике. — Обидно будет, если для нового мира не хватит какого-нибудь гвоздя. Ты не юродствуй: от этих мелочей зависит выживание. Кто сейчас угадает, во что через пару недель превратится мир. Может быть так, что этот гвоздак, — он зажал в замасляных пальцах ржавую семидесятку, — будет стоить очень дорого. Там банки с тушенкой, — он кивнул куда-то за емкость с тосолом. — Кидай в машину.

— Ну, ты буржуйская рожа, — Сергей нехотя встал. — И в детстве у тебя всегда конфеты водились. В портфеле. Как сейчас помню.

— Обязательно водились — чисто пацанячья заначка, — согласился Климентьев. — Оксанка поэтому со мной дружила, а не с тобой.

— Ах, вон в чем дело! — Лугин поднял коробку с консервами и едва удержал ее, согнувшись от смеха.

— Больше тебе скажу, — Денис обтер руку о тряпку и с мрачной серьезностью посмотрел на друга. — В восьмом классе я Оксанку так накормил шоколадом, что ее повело со мной целоваться.

Они рассмеялись вместе.

— Буржуй, может, кофе напоишь перед нашей офигенной дорогой? — спросил мичман, погрузив в багажник консервы и отобранные Климентьевым вещи.

— Липисдричества нет, — для верности Денис щелкнул выключателем. — Если хочешь, разводи «Шмеля».

Кофе они все-таки попили, закусив отвердевшей до неприличия колбасой «Столичная». Перед самым отъездом Лугин взял баллончик с нитроэмалью и намалевал на воротах гаража: «Прощай Москва! Вечная тебе память!». Выше вывел страшноватый крест.

Пока Денис покуривал на утреннем солнышке, Сергей смотрел на собственную надпись, жутко похожую на некролог — черными жирными буквами на темно-красных створках — и думал, что зря сотворил это дурачество. В этих мрачных граффити будто таилась то ли злая усмешка, то ли крикливое глумление над городом, который был все еще жив. А ведь по этому городу пока еще ходили хорошие и плохие люди, не сумевшие по разным причинам выехать на восток или запад, и не желающие верить, что скоро здесь все обратиться в мертвые руины.

Прежде чем направиться к Горьковскому шоссе, Лугин с Климентьевым решили дать крюка в Марфино, потом в Останкино. Если как следует потесниться, в джипе можно было организовать место для еще двух, а то и трех пассажиров. Однако, проехав по знакомым адресам, никого они не застали на месте. То Сергей, то Денис поднимались на этажи, стучали в двери (потому что город был обесточен, и не работали звонки) им отвечала мертвецкая тишина, в лучшем случае радио, твердившее что-то об инопланетных звездолетах. Не было ни Сорбиных, ни Андрюхи Ерофеева с Ленкой, ни шумной семьи Сафиных. И даже стариков Джамбуловых не было. Лишь на обратном пути заскочив в Богородское, и поднявшись пешком на шестнадцатый этаж, Климентьев достучался до профессора Данцева. Составить кампанию в бегстве на восток Григорий Сергеевич отказался. Он уже сидел на чемоданах, собираясь семьей к Гомелю на место посадки кафравского корабля.