Звездоплаватели - [16]

Белопольский посмотрел на Пайчадзе, и Арсен Георгиевич улыбнулся.

— Спектральный анализ, — сказал он, — имеет на Земле врага. Это наша атмосфера. Она задерживает и искажает свет небесных тел — единственный источник, из которого мы черпаем знания о физической природе звёзд и планет. Например, озон в атмосфере Земли не пропускает ультрафиолетовых лучей, ограничивает получаемый спектр. Строение земной атмосферы не вполне изучено. Не приходится удивляться неточности наших знаний. На обсерватории корабля другие условия. Атмосферы здесь нет. Удалось получить более полные, более широкие спектры. По ним обнаружили то, что ускользнуло на Земле. Мы узнали больше, а это позволило сделать выводы.

— Какие? — спросил я.

— В том вопросе, который вас интересует, — ответил Белопольский, — то есть в вопросе о Венере. Арсен Георгиевич установил чрезвычайно важный факт, а именно, что в её атмосфере не только есть кислород, но что его даже довольно много, и можно сделать вывод, что на поверхности Венеры имеется растительный покров, так как наличие свободного кислорода трудно объяснить чем-нибудь другим. А это, в свою очередь, доказывает наличие жизни.

— Растительной, — сказал Камов. — Вы хотите сказать, что животной жизни там нет? — спросил я.

— Я хочу только подчеркнуть, что слова Константина Евгеньевича о наличии жизни на Венере не надо понимать так, что на ней существует такая же жизнь, как на Земле, — ответил Камов.

— Но могут же там существовать самые первобытные существа, например в океанах?

— Могут, но не обязательно должны. Наука считает, что если где-нибудь существуют условия, благоприятствующие возникновению жизни, то жизнь там, тем или иным путём, и возникнет. На Венере такие условия существуют и, как можно теперь с уверенностью сказать, уже привели к возникновению жизни в форме растений, но приняла ли эта жизнь другие известные нам формы, — сказать, конечно, нельзя.

— Но если там есть эти формы, сможем ли мы обнаружить их?

— Зависит от Сергея Александровича и от вас, — ответил Пайчадзе. — Чем более приблизится корабль к поверхности планеты, чем лучше зафиксируете на фотопластинке всё виденное, тем легче будет ответить на ваш вопрос.

Я поинтересовался, сколько времени мы пробудем в атмосфере Венеры.

— Не более десяти, двенадцати часов, — ответил Камов. — Я думаю, — обратился он к Белопольскому, — направить корабль так, чтобы войти в атмосферу на линии терминатора[5] и пролететь через всю дневную половину. Если вращение планеты действительно так медленно, как предполагают, то на это понадобится не более десяти часов. Может случится, что облака доходят до самой поверхности планеты, и мы, таким образом окажемся в густом тумане. Тогда мы продержимся в атмосфере Венеры ровно столько, сколько понадобится Борису Николаевичу на его снимки. Вам, — снова обратился он ко мне, — надо быть готовым к такой обстановке. Придётся снимать в инфракрасных лучах, а я постараюсь, чтобы слой тумана, отделяющий нас от поверхности, был как можно тоньше.

— В тумане легко налететь на какие-нибудь горы, — заметил Белопольский.

Риск, конечно, есть, но не такой уж большой. Я надеюсь, что радиопрожектор предупредит о препятствии достаточно заблаговременно.

«ЗВЁЗДНЫЙ КАПИТАН»

Ральф Бейсон, сотрудник газеты «Нью-Йорк Таймс» вбежал в кабинет Чарльза Хепгуда, задыхаясь от волнения. Он не сел, а упал в кресло у письменного стола хозяина и, тяжело дыша, произнёс только одно слово:

— Улетели!..

Хепгуд положил перо и, сдвинув брови, пристально посмотрел на Бейсона.

— Как вы сказали? — медленно спросил он.

— Они улетели. Я только что услышал по радио. Сегодня в десять часов по московскому времени звездолёт Камова взял старт!

Хепгуд вынул платок и вытер лоб.

Куда? — спросил он чуть хриплым голосом.

— На Марс. Нас опередили.

— На Марс? — Хепгуд несколько секунд смотрел на Бейсона, что-то соображая.

— Это странно, Ральф! — сказал он. — Что Камов собирался на Марс, я знаю, но эта планета сейчас в неудобном положении для полёта на неё с той скоростью, которую должен иметь, по-моему, звездолёт Камова. Тут что-то не так! А не было сказано, когда они думают вернуться?

— В начале февраля будущего года и даже более точно — 11 февраля. Кроме того, передавали, что Камов намерен осмотреть по пути Венеру.

Хепгуд поднял брови:

— Вот как! Даже Венеру?.. Посмотрим! Он взял лист бумаги, разложил его на столе и, вооружившись циркулем и логарифмической линейкой, стал чертить схему солнечной системы. Бейсон, встав из кресла, следил за его рукой.

— Вот положение Земли, Марса и Венеры на сегодняшний день, — сказал Хепгуд. — А вот здесь, смотрите Ральф, будет находиться Земля в день их возвращения, то есть 11 февраля. Оставив пока в стороне вопрос о скорости их звездолёта, можно предположить такую наиболее экономичную, траекторию полёта. — Хепгуд провёл на листе пунктирную линию. — А отсюда следует…

Он замолчал и погрузился в вычисления.

Бейсон терпеливо ждал результатов. Чтобы не мешать Хепгуду, он опять сел в кресло и взял в руки только что сделанный чертёж. Лишённый воображения, он не мог представить себе всю грандиозную величину того, что было изображено на этом небольшом листе бумаги. Ему казалось не очень трудным совершить путь, начерченный тонкой пунктирной линией, по которому, с каждой секундой удаляясь от Земли, летит сейчас русский звездолёт. Он вспомнил услышанную по радио фамилию журналиста, участвующего в полёте, — Мельников, — и с трудом удержал желание разорвать чертёж.