Звёздный Спас - [31]

Кеша приехал в Андреевку за полночь. И это ему ещё повезло, водитель оказался из Алабушево, подбросил едва ли не к церкви. Когда красные огоньки маршрутки померкли, Кеша осмотрелся. Земля была припорошена лёгким, почти прозрачным снежком. В свете электрических лампочек он вспыхивал, переливался подобно драгоценным каменьям, а столбы с фонарями стояли точно последний дозор, дальше – село.

Кеша поднял голову – тёмные очертания изб словно придвинулись к нему, а шум города как бы осел и ушёл под землю. Из церкви донеслось праздничное песнопение. И ни ветерка, ни дуновения – хорошо! Вот она Рождественская ночь!

Он прислушался. В церковное песнопение влился едва слышимый скрип колодезного барабана и звяканье ведра. Кто бы это и почему? У них в Андреевке у всех водопровод, а на каждой улице – колонка. Такое впечатление, что как раз возле их дома? Отец говорил, что в эту ночь многое дозволяется не только кудесникам, а даже нечистой силе. Возрадовавшись рождению Сына, Господь Бог и ей попустил почудить. Пусть чудит, а Кеша пойдёт в церковь. Он взглянул под ноги: даже боязно ступать – белое лёгкое покрывало.

Дверь в Спасскую церковь была приоткрыта. Пение смолкло. Осеняясь крестным знамением, Кеша вошёл. Яркий свет. Лики икон. Люди, стоявшие вкруг старенького иерея Василия (духовника мамы, а потом и отца), вдруг приветственно повернулись, словно ждали именно его, Кешу. И он опять подумал – время в нас самих. Оно непременно имеет цвет, запах, вкус. Наверное, особые люди, избранные, могут видеть его и осязать? То есть чувствовать всеми органами чувств, как мы чувствуем присутствие Бога. Его удаление или приближение к нам. Мы ведь в большинстве живём не столько с тем, что нас окружает, сколько с тем, что проникло и овладело нашим разумом.

– Иннокентий Иннокентьевич, вы?! Голубчик, наконец-то! А то мы уже по второму разу тропари сполняем.

Отец Василий опустил руку, и Кеша, упав на колени, уткнулся лбом в ладонь в ожидании благословения. И отец Василий, как и всегда раньше бывало, благословил.

– Пойдёмте, голубчик, пойдёмте, мы уже вас заждались. Сейчас всем обществом пойдём и заявимся к вам, не упустим счастливой возможности побывать у вас по приглашению вашего родителя Иннокентия Ивановича.

Отец Василий оглянулся на сестёр и братьев, как бы ища поддержки, и они согласно закивали в ответ, мол, им действительно не хочется упускать счастливой возможности. Отец Василий, уходя, стал отдавать обычные для настоятеля распоряжения, а Кеша с изумлением воззрился на так называемое общество, с которым ему предстояло сейчас заявиться домой. Общество удивило молодостью и этим, более слов отца Василия, озадачило. На дворе далеко за полночь, а в церкви в основном парни и девушки от восемнадцати до двадцати лет, самое большее – двадцати двух. Поневоле удивишься.

– Извините, но с моим отцом всё в порядке? – осведомился Кеша у всего общества.

Никого из присутствующих он не знал. Сразу после школы – МГУ, потом служба в армии (Хабаровск, авиация – метеорологическая служба). После армии – аспирантура (изучение сверхчувственного – научный руководитель Богдан Бонифатьевич Бреус). В общем, прошло восемь лет, как окончил среднюю школу. Конечно, дома бывал, этакие беглые наезды на пару дней, с целью поправить финансовое положение до следующей стипендии. По сути, все одноклассники осели в Москве, так что поддерживать какие-либо связи на селе было не с кем.

Его, очевидно, тоже никто не знал или не помнил. Выступил вперёд юноша в красно-чёрной куртке с серебряными люминесцирующими полосами на рукавах.

– С отцом всё хорошо, мы вот только что расставляли кадки и обновляли в них колодезную воду.

– Зачем?! – удивился Кеша.

Теперь выступила вперёд девушка в белой вязаной шапочке и белой беличьей шубке. Глаза её весело блестели.

– А то вы пр-рямо не знаете зачем? – как бы уличая его в неискренности, громко и звонко усомнилась она. Лёгкая картавинка придавала её голосу весёлую игривость.

Молодёжь дружно засмеялась, а некоторые девушки, продолжая смеяться, прятались за спины друг друга. Парни, несерьёзно стро́жась, стали одёргивать девчонок, чем ещё больше прибавляли смеха. Кеша невольно тоже засмеялся.

Прибежала сестра-смотрительница.

– Вы что, забыли, где находитесь?

Она взялась отчитывать, но тут появился отец Василий и, отозвав в сторону, нагрузил её, очевидно, какими-то дополнительными поручениями. Сам же легко и спешно, мелкими шажками, приблизился к молодёжи и, как бы всё ещё сердясь на сестру, осуждающе махнул ей вслед.

– Вот скажет, а вы не слушайте. Если сердце смеётся, надо смеяться. Сегодня младенец Иисус Христос родился, Спаситель мира! А нам в церкви Всемилостивого Спаса, его доме, запрещают смеяться. Экая деревня…

Отец Василий снова махнул рукой, мол, что с неё возьмёшь? И это было так забавно, что уже нельзя было не смеяться.

Потом, взяв под руку Кешу, он пригласил всех следовать за ними. Однако молодёжь опередила – гурьбой вывалила на улицу.

– Благодать-то какая!

Отец Василий приостановился, в свете электрических лампочек кружилась и сверкала снежная пыльца. Пользуясь, что молодёжь затеяла игру в снежки и в веселии была занята исключительно собой, Кеша спросил, как так получилось, что они ждали его, он совершенно случайно заглянул в церковь. В ответ отец Василий хитро усмехнулся – это ему, Иннокентию, кажется случайно, а на самом деле они точно знали, что он подъедет на маршрутке, для того и пели тропари, чтобы он услышал и завернул к ним.