Звездный скиталец - [21]

— Вот что, Зигфрид. Учтите, я вас насквозь вижу. Так что бросьте темнить. Со мной не пройдет.

— Простите, сударь.

— То-то. А теперь к делу. Даю вам неделю сроку. Максимум две. Подыщите нужных людей. Какое у нас сегодня число?

— Двадцать первое мая.

— Пятого июня положите на этот стол проект строительства железной дороги.

— Чего-о? — привстал с места Дюммель.

— Вы что — оглохли? Узкоколейной железной дороги Ново-Ургенч — Чалыш.

— Но…

— Никаких «но». Заводы строить думаете?

— Так я…

— Думаете, спрашиваю?

— Думаю.

— Плохо думаете, Зигфрид. До каких пор я вам буду подсказывать? Строительные материалы, оборудование, всякая прочая канитель прибудет по Амударье. Так?

— Так.

— А от пристани? Пятнадцать верст, как ни говори.

— На арбах, на каюках по Шахабаду.

— Чушь. По железной дороге, любезнейший. Прямым сообщением до самого места назначения.

— К каждому заводу — железнодорожную ветку?

— Именно, дорогой барон. К каждому заводу. А когда закончите строительство, по этим же рельсам повезете обратно тюки с хлопком, семена, масло. Ну чего вы на меня уставились?

— Господин Симмонс, вы — гений. Позвольте засвидетельствовать.

— Бросьте. Могли бы и сами догадаться. А то «я думал, я думал…». Кстати, когда вам хан рандеву назначил?

— Десятого июня.

— Вот и отлично. Подсуньте ему проектец. Пусть раскошелится на строительство. У российского императора денег на это дело не выпросишь. Ну и последнее. Мы с мадам Симмонс уедем на несколько дней. Ключи от комнат забираем с собой. Вздумаете совать нос, — на себя пеняйте!

— Помилуйте, господин Симмонс!

— Бросьте, милейший. Я вас насквозь вижу. Хотите, скажу, чем вы завтра без меня заниматься будете?

— Боже упаси!

— Не хотите, не надо. А насчет комнат зарубите на носу: чтобы ни одна живая душа близко не подходила.

— Запомню, господин Симмонс. Далеко едете, осмелюсь спросить?

Симмонс обернулся от самой двери, недобро сверкнул глазами.

— А вот это уж совсем не ваше дело, Дюммель. Помните английскую пословицу: «Любопытство погубило кошку». Займитесь лучше делами.

Предупреждая Дюммеля о своих комнатах, Симмонс попал в самую точку. Зигфрид Дюммель буквально сгорал от желания хоть одним глазком заглянуть в запретную дверь. Не имея ни малейшего представления о том, что происходит за ее окрашенными белой масляной краской створками, он мог лишь строить догадки, и догадки эти были одна неправдоподобнее другой. Как это ни странно, виною всему были факты. А с фактами герр Дюммель привык считаться.

Начать хотя бы с того, что Симмонс сам руководил ремонтом четырех смежных комнат, облюбованных им под супружеские апартаменты. Велел забрать окна толстыми железными решетками, прорубить двери между комнатами, а те, что выходили в коридор, снять и заложить проемы кирпичом. Затем в доме две недели работали русские слесари с завода и ремонтных мастерских, — угрюмые, немногословные, вечно чем-то недовольные люди. Что они там делали, — одному богу известно. Дюммель однажды подслушал их разговор, да и то случайно.

— Золотая голова у человека, даром что барин. Нам бы на завод такого.

— Не говори, — откликнулся другой. — Самим бы нам все енто ни в жисть не смонтировать. И где он только раздобыл все? Сколько живу, а такого добротного материалу не видывал.

— Говорю — голова-человек!

После слесарей работала артель маляров-штукатуров. Потом за дело взялись плотники. Потом опять слесари с токарями.

По городу циркулировали самые невероятные слухи. Знакомые извели Дюммеля расспросами, но тот только плечами пожимал в ответ. Он и в самом деле не знал ничего: ни одной души, кроме рабочих, Симмонс близко не подпускал к своим апартаментам.

Прибиралась в комнатах Симмонсов все та же придурковатая Рея, возведенная в ранг горничной. Ходила она теперь опрятно одетая и благоухала, как парфюмерная лавка. Дюммель подкатился было к ней с расспросами, но та дико воззрилась на него единственным глазом и пригрозила «пожалиться барину». Пришлось отстать. А потом у Реи вдруг объявился второй глаз! Стеклянный, правда, но точь-в-точь, как настоящий.

— Барин подарил, — лаконично отвечала она на вопросы любопытствующих, и больше у нее ничего выудить не удавалось.

Как-то в полдень, когда в доме буквально нечем было дышать от духоты, а столбик термометра за окном показывал в тени сорок шесть градусов по Цельсию, Симмонс притащил в кабинет Дюммеля бутылку холодного, как лед, шампанского.

— Майи готт! — изумился немец. — Можно подумать, что вы его прямо из ледника принесли, герр Симмонс.

Тот усмехнулся, разливая шампанское в мгновенно запотевшие бокалы:

— Ешь виноград и не спрашивай, из чьего он сада. Так, кажется, говорят у вас на Востоке?

Ну и наконец эти пугающие, прямо-таки уму непостижимые поездки Симмонса. Дюммель мог поклясться, что по крайней мере во время некоторых таких «поездок» шеф не выходил из дома. Дьявольщина какая-то! Однажды во время разговора в своем кабинете Зигфрид осторожно потянул воздух ноздрями: нет, несло от Симмонса обыкновенно — одеколоном, табаком, чуть-чуть винцом. Серой не пахло.

— Чего вы вынюхиваете, Зигфрид? — усмехнулся Симмонс.

Дюммель растерялся и стал зачем-то переставлять гроссбухи в стенном шкафу.