Звездный час «Весты» - [27]

Володя достиг набережной Практической гавани между Военным и Андросовским молами и остановился, разглядывая странные корабли.

«Новгород» и «Вице-адмирал Попов» стояли рядом, образуя гигантскую восьмерку. Круглый корпус «поповки» и линия набережной соотносились между собой, как окружность и касательная ей прямая, которые соприкасаются, как известно, в одной точке. В этой точке с «поповок» были поданы трапы. На плоской гладкой палубе гигантских подносов возвышались две надстройки, которые, будучи в центральной части построены тоже по окружности (но меньшего диаметра), сходились на баке. С противоположной, кормовой стороны они не соприкасались, но здесь помещалась маленькая поперечная надстройка, формирующая «корму». Из центральных надстроек торчали дула скорострельных орудий, в центре возвышались поперек главной оси корабля две высокие трубы, а между ними находилась открытая сверху башня с двумя огромными орудиями. На «Новгороде» пушки главного калибра были 11-, а на «Вице-адмирале Попове» — 12-дюймовыми. Их калибр превосходил мортиры «Весты» в два раза!

Вступив в гардемаринскую каюту, Володя обрел там Мишина, старательно брившего перед зеркалом несуществующие усы и бороду. Он издал вопль восторга и кинулся обнимать товарища, держа в одной руке бритву, в другой — помазок и пачкая его мыльной пеной.

— Откуда ты свалился? — вопрошал Мишин.

— С «Весты», — с важностью ответил Владимир, — только с моря пришли, и сразу — к тебе.

— А где ходили, встречали ли турок? — плохо скрывая зависть, допытывался Мишин.

— Да почти все Черное море обогнули, — Володя подробно рассказал о Севастополе, неудачной атаке на Пендерекли, маршруте похода.

— Повезло тебе, — вздохнул Мишин, — видел Турцию, Румелию… загорел, обветрился. — Он хлопнул Володю по плечу. — А как ваш командир?

— Он…- Володя задумался, вспомнил лицо Баранова в Севастополе, у памятника «Меркурию» и решительно закончил — …хороший человек! Ну а ты как поживаешь, дружище, наверное, совсем «опоповился»?

Мишин рассмеялся:

— Компания здесь приличная, офицеры меня не обижают, только, признаюсь, скучновато. Стоим почти все время в Одессе, ждем нападения с моря. Приказ такой: если подойдет турецкий флот, то двигаться вдоль берега в лиман, на мелководье. Неприятель за нами не сунется — у него осадка большая, а мы, отойдя подальше, будем палить из главного калибра, находясь вне выстрелов. У нас башни сверху не закрыты, и мы можем поднять стволы на сколько захотим.

— Вы все время в Одессе и простояли?

— Нет, выходили на неделю в лиман — были ученья по отражению атаки турецкого флота. Стреляем мы довольно точно и далеко — качка почти не чувствуется, а вот после выстрела начинает крутить. Каждый раз приходится машиной подрабатывать.

Юнкера еще долго беседовали. Говорили о своих временных сослуживцах — офицерах, вспоминали общих знакомых, девушек. Володя вернулся на «Весту» только к ужину. Войдя в кают-компанию, он попал к окончанию разговора о «поповках». Многие офицеры тоже побывали на них. Говорил Перелешин-младший:

— А все-таки, господа, надо отдать должное вице-адмиралу Попову. Ведь никому до него не приходило в голову, что судну, тем более боевому, можно придать иную форму, кроме той, что сложилась веками. По меньшей мере, в остроумии не откажешь.

Опять потянулись дни ожидания. Яковлевы бывали в городе, отправили отцу письмо с описанием своего плавания. Их поразила огромность и великолепие Одессы, обилие прекрасных больших зданий, лестница на Приморский бульвар, длинные, прямые и широкие улицы, по которым фланировала хорошо одетая публика. Прекращение внешней торговли приносило, конечно, большие убытки местным коммерсантам, зато те из них, что смогли заполучить заказы на снабжение армии, неслыханно быстро богатели, если не попадали под суд за чересчур уж явные злоупотребления.

Оживление в городе, и особенно в районе вокзала, куда прибывали поезда с военными грузами, странно контрастировало с тишиной и запустением порта. Пакгаузы стояли закрытыми, замерли у пирсов иностранные пароходы, застигнутые войной.

Но война никак не была к лицу Одессе — городу, созданному для торговли и развлечений. Странно было встречать на ее улицах множество военных, видеть стволы орудий, ощетинивших мирные берега, переживать ежевечерний мрак, в который погружался город в десять часов.

Для Севастополя это было бы естественно, он всегда оставался крепостью и даже разрушенный воспринимался как крепость. Если бы с его берегов не глядели в море жерла пушек, то Володя почувствовал бы, что в общей картине чего-то не хватает. Одессе же это совершенно не шло. Город широко и открыто раскинулся вдоль берега, видимый издали, он гостеприимно приглашал к себе купца или туриста. Сейчас, окруженный батареями и минными полями, он напоминал добродушного негоцианта уже не первой молодости, одновременно жуира и примерного отца семейства, почему-то ставшего своим долгом увешаться всевозможным оружием.

Днем Володя и Андрей, если не были заняты по службе, часами следили, как мальчишки и взрослые в самых живописных костюмах всех степеней изношенности ловили с мола бычков или же шли в купальни у дачи Ланжерона. После десяти их ждало захватывающе интересное, никогда раньше не виданное зрелище лучей прожекторов, освещающих море в районе минных полей. Два длинных белых луча, иногда скрещиваясь, ходили по горизонту. Они выхватывали из тьмы то верхушки волн, то выцветший в их яркости до ослепительной белизны Воронцовский маяк на конце мола. Иногда луч падал на берег, и тогда из полного мрака внезапно появлялись белые призраки домов.