Звездные часы и драма «Известий» - [31]

— В номере идут документы ГКЧП. Мы голосовали за Ельцина, его сегодняшнее заявление — это тоже документ, и мы настаиваем на его публикации.

Директор издательства, начальник цеха всё больше выходили из себя, рабочие — тоже. Верстальщик Дмитрий Бученков был более чем категоричен:

— Вы можете нас пристрелить, но мы не выпустим газету без Ельцина!

Стоял уже не только выпуск, но и весь наборный цех. К нему присоединились Вячеслав Демин и специалисты других цехов. Уже шел не просто жесткий разговор, а митинг, численно разраставшийся с каждой минутой. Стали подходить и журналисты — Валерий Гавричкин, Валерий Коновалов, Марина Мурзина, Ляля Ошеверова… Особенно активными, страстными выступающими были две женщины: почитаемая педагогической общественностью страны спецкор отдела школ и вузов Ирина Овчинникова и молодая фельетонистка Марина Лебедева. Ворвавшийся в цех Ефимов уговаривал и грозил, но никто не дрогнул, работа не возобновилась.

В результате «Известия» не вышли вечерним выпуском, что само по себе стало событием в накаленной атмосфере Москвы. В редакцию по этому поводу начали звонить многие аккредитованные иностранные корреспонденты. Не знаю, каким образом проникла к нам через охрану съемочная группа западногерманского телевидения, но когда она появилась на пороге моего кабинета, я посчитал, что она весьма кстати: пусть причина невыхода газеты станет широко известной. Мое интервью оказалось не коротким, а вопрос о срыве вечернего выпуска газеты был лишь одним из многих, касавшихся горячей темы дня. Признаюсь, мелькнула мысль, что это интервью может быть зачтено мне в случае окончательной победы ГКЧП, но скрывать то, что думалось о причинах и целях государственного переворота, я не пожелал.

Утренний выпуск газеты (на 20 августа) должен был быть подписан к печати в регионах около 18.00, на Москву — ближе к 22.00. Но еще в двенадцать ночи рабочие типографии отказывались от верстки все по той же причине: если не будет в номере Ельцина, газета не выйдет. Переговоры с участием директора издательства, бригадиров, выпускающего Хромова шли в кабинете Ефимова, который с какого-то момента все же начал делать одну за другой мелкие уступки. Сначала не хотел даже упоминания об этом документе, потом согласился на один абзац, спустя время — еще на один, позже еще плюс на пару строчек и т. д. Я присутствовал на всех этапах этих очень нервных обменов мнениями и говорил фактически одно и то же: если мы считаем себя серьезной газетой, то вне зависимости от нашего отношения к президенту Ельцину обязаны проинформировать миллионы своих читателей о том, какое им сделано сегодня заявление. Ефимов сверлил меня ненавидящими взглядами, но ничего сделать со мной не мог — ни отстранить от дел, ни тем более уволить. Иначе бы редакция взорвалась. Не потому, что так уж крепко все меня любили, а в знак протеста против редакторского произвола.

Лишь глубокой ночью, между часом и двумя, стороны пришли к соглашению. К этому времени уже и Мамлеев убеждал главного редактора, что надо печатать заявление Ельцина. Хотя и в сокращенном виде, и не на первой, а на второй полосе, газета все-таки вышла с ним — это были всего лишь 80 строк. Зато огромную площадь заняли материалы ГКЧП.

Утром того же дня, 19 августа, Александр Бовин пишет статью «Право и политика» — о нелигитимности, антиконституционности деятельности ГКЧП. Она посылается в набор, ее надо печатать в номере. Приезжает Ефимов — гранки статьи идут в разбор.

Во второй половине дня Бовин и Кондрашов едут на ставшую исторической пресс-конференцию членов ГКЧП. Они сидели рядом, и, когда Бовин задавал одному из находившихся на сцене, председателю колхоза Василию Стародубцеву свой сенсационный вопрос: «А вы-то как оказались в этой компании?», телекамеры крупным планом показывали на весь мир лица наших двух политобозревателей. Об этом вопросе, как и о дрожащих руках так называемого и. о. Президента СССР Янаева, написала вся мировая пресса — в «Известиях» об этом не было ни слова.

С такими же боями, как днем раньше, приходилось драться за многие абзацы, строчки в материалах наших корреспондентов и 20 августа. Примерно с часа дня стало намного легче — неожиданно и к моей большой радости появился Володя Надеин.

Знаменитый фельетонист, известинец с 1971 года, последние полтора года Надеин работал нашим собкором в Вашингтоне. Весть о путче застала его в отпуске в родной Одессе, где серьезно болела мать. Ему было нелегко оставлять ее в таком состоянии, но сработал рефлекс настоящего газетчика — в столь исторический час быть в центре событий, а это, понятно, Москва. Примчавшись на Пушкинскую прямо из аэропорта, он сразу заглянул в секретариат, и с той минуты мы уже смогли вдвоем организовывать сопротивление Ефимову так, чтобы «Известия» не превращались в реакционную газетенку.

Секретариат был тем местом, откуда шли в отделы, к конкретным журналистам, собкорам просьбы, задания и куда поступали от них в виде машинописных текстов информации, репортажи и направлялись Володей и мною уже дальше — в наборный цех. Потом тексты корежились пером Ефимова, снова нами частично восстанавливались, опять редактировались главным редактором, и все это сопровождалось горячими и тяжелыми обсуждениями, криками. Но в итоге все-таки удавалось сказать в газете главное: страна и мир напряжены до предела, ГКЧП не получает широкой поддержки, на которую очень рассчитывали заговорщики.