Звездное эхо - [2]

Пирогов резко оторвал голову от генератора и снова сел. Он внезапно понял, что ему снилась Таня.

2

Голосок будильника. Ванная. Трюмо со всякой там косметикой. Ступеньки лестницы, миллион раз считанные-пересчитанные, в том числе и затылком — в глубоком детстве, — двадцать шесть ступенек вниз. Метро. Двери корпуса. Двери бюро. Двери кафе. Стрелка часов, безобразно медленно ползущая к четырем. Строгий взгляд шефа: «Спешите домой, Татьяна Петровна, а в среду расчет за вас А. С. Пушкин пойдет сдавать? Мы в ваши годы работу на полстранице не бросали…» И опять всевозможные двери, и двери, и двери.

А его нет. Нет и уже не будет.

Вчера приходил Одинцов, Долго топтался в прихожей, одним своим видом нагнетая какие-то смутные предчувствия. Невыносимо долго оправлял неуместно торжественный свой костюм, даже полез в карман за расческой. Махнул рукой и, по застарелой космической привычке пригибая голову, прошел в комнаты. Поздоровался с притихшей от беспочвенных подозрений бабушкой Полей. Замолчал, рыская затравленным взглядом по стенам, расписанным дурацкими цветочками да золотыми рыбками.

— Не специалист я в таких делах, Татьяна Петровна, впервые это у меня. — Вот напасть, все словно сговорились нынче называть ее по имени-отчеству! А ведь чего, казалось бы, проще: Танюша, Танечка. — В общем… Никто меня, конечно, к вам не посылал. Не к вам я шел. К матери Алешки Пирогова я шел, меня начальник лунной базы попросил по старой дружбе. Но Пирог… Алексей был дружен с вами. Фотографию вашу, чудак, в удостоверении таскал. Потом, правда, потерял. Я подумал, что вам тоже следует все знать.

— Да что случилось наконец?

— Пропал он. Не вышел в точку пеленгации после Пояса Астероидов. И вспышку там видели. Три дня искали, да разве найдешь? Легче иголку в стоге сена… Пойду я, Татьяна Петровна. Мне еще к матери его зайти надо. Сегодня поиски прекращены, завтра передадут официальное сообщение. Завтра к Алешкиной матери шеф-пилот пойдет.

Вот и все.

И слез нет — неоткуда им взяться, когда лицо горит и глаза от жара пересохли. И некуда уйти, спрятаться. Все валится из рук. Хотела позвонить Андрею — и содрогнулась от отвращения к самой себе. Это что же? Андрей примется утешать, приедет, качнет гладить по голове, ласково, как маленького ребенка; привлечет к себе. Потом она забудет об Алешке, утешится. А он в это время лежит в разбитом корабле, искалеченный, мертвый, совершенно один, а вокруг пустота и холод.

Пять раз он предлагал ей стать его женой. И пять раз она его высмеяла. Первый раз — после школы. А ей захотелось немного подышать свободой. Второй раз — в институте, но она к свободе привыкла и увлеклась другим, тот был спортсмен, член олимпийской сборной, здорово танцевал и пел. Затем последовали новые увлечения, последнее из которых — Андрей, киноактер на героические роли: разведчиков, космонавтов. Еще одно предложение состоялось месяц назад. Но оно пришлось на кульминацию очередного романа. Она обещала подумать, а наутро укатила на всю неделю к Андрею на дачу. Вернулась, а среди почты открытка: «Улетел на лунную базу. Оттуда в рейс. Ну и статуя же ты!» Почему, собственно, статуя? На что же он рассчитывал? Детство кончилось, школа позабыта, разошлись пути-дорожки! И был-то у них один только поцелуй — когда она училась в выпускном классе, а он уезжал куда-то на практику. Но это же не повод всю жизнь преследовать своими ухаживаниями в стиле провинциального ретро!

Теперь всему этому пришел конец. Долгожданный! Шестого предложения не будет. Но и облегчения нет. Пусто и горько на душе. Хочется пореветь, а слезы никак не идут, И сон не идет. Сердце болит — отчего? Раскаяние, запоздалые угрызения совести? Но она ни в чем ни перед кем не виновата!

В первом часу ночи, оглохшая от тоски, она уснула-таки. Прямо в халатике, свернувшись клубочком на диване. Ей приснился сон, будто бы совсем рядом, протяни руку и дотронешься, в неловкой позе лежит Алексей Пирогов. Он в скафандре, как на фотографии, что валяется в письменном столе под старыми журналами мод. И видно его лицо, но непонятно, жив он или мертв. Глаза по крайней мере закрыты.

3

Конечно же, его искали. Долго искали, прочесали всю трассу, по сторонам пошарили. А рыскать в Поясе Астероидов занятие неблагодарное. Здесь не то что рейсовый грузовик — целая эскадра затеряется. Никому и невдомек, что от скулового удара заклинило половину двигателей, потом сжатым выхлопом разнесло в клочья, и планетолет закрутился, как волчок. И долго еще волокли его куда-то уцелевшие движки, покуда их не срубило к дьяволу. То, что сохранилось от корпуса, вошло в поле тяготения этой плакетки — может быть, у нее даже имя есть — и нежно прилегло на ее груди.

Пирогов продолжал сопротивляться.

Вручную почистил систему аккумуляции, трижды плюнул через левое плечо и соединил контакты. Разряд пришелся в палец, хорошо — рука была в перчатке, — а тумблерная панель взялась разводами от перекала, пластиковые детали выгорели начисто. Пирогов подумал: не бросить ли ему все как есть, надежды-то никакой. Только разозлился от этой мысли, своротил панель, закоротил что можно и нельзя, заизолировал два, только два вывода и свел их воедино. Заискрило, ток есть, поступает снаружи! Солнце здесь небогато, но жить, как выяснилось, можно. Внутренне содрогаясь, прошелся еще по одной схеме. Безжалостно сдирал изоляцию, развинчивал обшивку стен, взламывал интегральные схемы. И в результате к исходу дня у него возникло освещение в приборном отсеке и два рабочих щитка в грузовом. Первым долгом он побрился, затем разогрел себе на ужин консервы и вскипятил в закрытой тубе какао. Прикинул на глаз — воды оставалось еще на трое суток. Если затянуть ремень, то хватит и на неделю. Если же за это время он не восстановит систему жизнеобеспечения, то смело может выйти на поверхность планетки и открыть гермошлем. А там — что вперед: абсолютный нуль или декомпрессия.