Звездная рапсодия - [15]

— Видение прошлого и будущего, — задумчиво сказал Вольфсон. — Проскопия и ретроскопия, кажется, так это называется... Одним словом, в едином «теперь» человек умудряется как-тo соединить прошлое, нaстоящеe и будущее наблюдаемого объекта. Хм, послушай, Стив, кто-то из русских заметил, что жизнь на Земле оказалась бы просто невозможной, если бы живые существа не научились считывать информацию из будущего.,. Узнавать о событиях, которые когда-то еще могут произойти... Ты должен помнить, это по твоей части.

— Академик Анохин.

— Может быть. Так вот, допустим, имеется такая система. Ты, Стив, глуховат от природы, и если у тебя над ухом зудит комар, которого вижу и слышу я, но не ты, информацию о твоем поведении в ближайшем будущем стану считывать я. А именно: я могу с достаточной долей уверенности сообщить тебе, что не пройдет и нескольких секунд как ты самого себя стукнешь по шее или по лицу. Это случится после того, как комар сядет и проткнет твою слоновью шкуру... А теперь — пример посложнее. Допустим, я стою на высокой горе и вижу, как из города А в город Б ползет пассажирский поезд. Скоро он должен пройти туннель, выход из которого завален камнями, крушение неизбежно... Что мы имеем здесь? Передо мной, а моем «теперь»прошлое пассажиров: я вижу город, из которого они выехали; передо мной одновременно их настоящее — я вижу ландшафт, который они могут наблюдать из окна вагона, а я вижу и сами вагоны; наконец, в том же моем «теперь» — два варианта их будущего: крушение в результате обвала, если я не сумею как-то их предупредить, либо благополучное прибытие в город Б, если сумею предупредить. Как? Да только посылкой телепатемы. У входа в туннель поезд должен будет остановиться — кто-то, приняв посланный мною образ обвала, должен рвануть стоп-кран... Вот такая схема. Но как можно еще увидеть будущее, не забираясь на гору? Гора — аллегория: можно подниматься не физически, а в чисто моральном плане. Нужно освободиться от страстей, которые довлеют над нами, заставляя жить сегодняшним днем, сиюминутной выгодой, одновременно не позволяя поднять голову, осмотреться. Нужно освобождаться от злобы, зависти, эгоизма... Что-то в этом духе... О-ого! Кажется, нам все-таки не попасть в Сан-Диего. Глядите!

Не далее, как в четверти мили все увидели три полицейских мотоцикла, оперативную машину, возле которой, уперев руки в бока, несокрушимыми глыбами, будто памятники самим себе, стояли несколько фараонов и гражданских с военной выправкой... Вольфсон притормозил.

— Все, — упавшим голосом сказала Лола. — Влипли. Ну...

— Очень прошу вас ни о чем не тревожиться, пока я с вами, — попросил дядюшка Бэн. Он открыл дверцу и, не торопясь, направился к высокому человеку в гражданском платье... И снова было чудо: дядюшка Бэн, не доходя нескольких шагов, только приложил руку к груди, и высокий как-то странно дернулся, что-то сказал остальным. Полицейские бросились к машине, мотоциклам, и через несколько секунд таинственная, неведомая сила разметала их в стороны, открывая широкий проезд.

Дядюшка Бэн повернулся к своим спутникам, сделал ручкой — «прошу».

— Ох, не нравятся мне эти чудеса, — пробормотал Петр. Остальные посмотрели на него удивленно, обеспокоенно. — Боюсь, как бы... — Он не успел закончить, — дверца открылась, дядюшка Бэн спокойно устроился на своем месте. — Если это не секрет, — обратился к нем/ Петр, когда машина набрала прежнюю скорость, — что вы сказали им?

Старик быстро взглянул на него.

— Разве всегда обязательно говорить? На будущее, молодой человек, если хотите добиваться намеченных целей, научитесь молчать. Знаете? «Кричащего — слышат; говорящего — слушают; молчаливого — слушаются». Подумайте на досуге. Молчание — это большое искусство, которому нужно серьезно учиться.

Лола посмотрела на Петра и снова испугалась: щеки молодого человека побледнели, глаза сузились, губы сжались. Подавшись вперед, он спросил с вызовом, чуть ни злобой:

— Итак, вы ничего не сказали. А что показали?

Дядюшка Бэн мгновенно как-то подобрался, его правая рука, до сих пор покоившаяся на спинке переднего сиденья, упала вниз, коснувшись кончиками пальцев пола. Инженер усмехнулся.

— Не советую запугивать нас. Ну, что там у вас, пружинный нож, пистолет? Это нехорошо — вы ведь знаете, что мы все безоружны... И, может быть, вы снимете этот парик и бороду?

— Петр! — схватила его за руку Лола, но «старик» жестом левой руки остановил ее. Одновременно резким движением прижал к телу правую руку, и в его пальцах блеснула вороненая сталь пистолета.

— С удовольствием принимаю ваше предложение, — насмешливо сказал он, проводя левой рукой по своей пышной шевелюре и снимая ее как скальп. То же самое он проделал и с бородой. Правая рука, согнувшись, направила пистолет на молодых людей. — Я уже давно ждал случая представиться в своем природном обличье, — продолжал «дядюшка Бэн», — здесь все-таки жарковато... Ну, а теперь поговорим без шуток и чудес. Я — сотрудник Центрального разведывательного управления, и было бы с моей стороны непростительной глупостью не принять определенные меры предосторожности после того, как нам стало известно о прыти этой молодой прелестной особы, — он ткнул пистолетом в сторону Лолы, — ухитрившейся захватить нашу оперативную машину, вертолет. Вы меня понимаете?