Звездная кровь - [10]

— Нет, — рявкнул Маргель, отшвырнув в сторону не в меру инициативного молодчика, и шагнул прямо к камере, так что Тимоти сумел как следует рассмотреть его искаженное от ярости лицо со шрамом. Тимоти сразу же понял, что Клаус Маргель сделан из того же материла, что Джордж Крили, да и он сам. Маргель излучал ту же спокойную уверенность в себе и собственных силах. Но сквозь все это проглядывало нечто большее. Поднимаясь к своей вершине через кровь и страдания, Маргель превратил нехитрые навыки манипулировать людьми в своего рода искусство — способность доминировать и требовать беспрекословного подчинения. Эта способность была сродни безумию, владеющему тиранами и диктаторами:

— Мы тебя выследим, — сказал Маргель, глядя в камеру, и Тимоти понял, что так оно и будет. Братству не составит труда найти подходы к какому-нибудь техническому работнику Системы Ментальной Связи, который согласится за умеренное вознаграждение нарушить негласные правила и закон. — Мы тебя выследим и придем за тобой.

Маргель ухмыльнулся. Ухмылка у него оказалась неожиданно гомосексуальной; губы были слишком полными и чувственными для этого сурового, изуродованного шрамом лица. Он взмахнул прикладом и собственноручно расколотил стеклянный экран...

* * *

Полчаса спустя, как раз когда Тимоти заканчивал проявлять только что снятый фильм, в дверь позвонили. На пороге стоял сержант Модильяни из городской полиции. Вернувшись из дома Тагастера, Тимоти позвонил в участок. Сначала там сомневались, стоит ли удовлетворять такой странный запрос, потому что Тимоти отказался объяснить причину вызова. Но как только они поняли, с кем имеют дело, наряд был незамедлительно выслан, вопреки установленным правилам.

Модильяни оказался довольно молодым, худощавым человеком с тоненькими усиками. Его несколько суетливые движения придавали ему сходство с непоседливой птицей. Сержант представился кратко и сухо, говорил он фальцетом, и в его голосе звучало раздражение. Тимоти со всей вежливостью, на которую был способен, пригласил его в гостиную.

Когда они оба уселись, сухопарый сержант произнес:

— Это крайне необычный вызов.

— Речь идет о крайне необычном деле.

— Вот и расскажите.

Он вел себя так, словно Тимоти был не добропорядочным гражданином, собирающимся поведать о правонарушении, а закоренелым преступником. Так или иначе, после того как Тимоти закончил свой рассказ, на протяжении которого сержант не выказал ни малейших признаков удивления, Модильяни заметил:

— Действительно, весьма необычно. И вы утверждаете, что все засняли на кинокамеру?

— Да.

Модильяни еще сильнее насупился. Он глядел сейчас на Тимоти взглядом кобры, приготовившейся к смертоносному прыжку.

— Вы вторглись в чужую частную жизнь, вы это осознаете?

— Что?!

На лице полицейского не дрогнул ни один мускул. Казалось, будто он высечен из камня.

— Использование средств коммуникации для съемок других людей без их ведома представляет собой вмешательство в чужую частную жизнь.

— Но я ведь раздобывал улики, — запротестовал Тимоти, уже догадываясь, что его протест окажется совершенно бесполезным.

— А это — дело полиции, — пояснил Модильяни.

— Да, конечно, я понимаю, — ответил Тимоти, отчаянно пытаясь не дать своему гневу вырваться наружу. Чтобы сохранить самообладание, он даже поднялся с кресла. — Но мне известно, что Клауса Маргеля арестовывали девять раз, но так и не смогли предъявить ему никакого обвинения.

Модильяни впился в него взглядом — каменное изваяние дало внезапную трещину.

— На что это вы намекаете?

Да, он действительно походил на птицу, на хищную птицу, может быть, даже на стервятника.

Тимоти постарался несколько разрядить обстановку.

— Ни на что. Поверьте мне, абсолютно ни на что. Но не угодно ли вам посмотреть отснятый материал. Именно ради этого я вас сюда и пригласил.

Модильяни кивнул в знак согласия, и Тимоти предложил ему проследовать в библиотеку, где заранее приготовил и экран, и проектор. Погас свет. Проектор застрекотал, и на экране появились ожившие образы параноидального бреда. Облака стелющегося по полу дыма, три затемненные фигуры в масках. Камера наехала на главаря налетчиков, и на экране появилось лицо Клауса Маргеля. Тимоти вздрогнул, увидев жестокое, изуродованное шрамом и вместе с тем не лишенное своеобразного обаяния лицо “крестного отца” организованной преступности.

Но лицом все дело и ограничилось. По мере того как на экране появлялся отснятый Тимоти материал, он с ужасом осознавал, что в момент съемок настолько увлекся задачей получше запечатлеть лицо Маргеля, что совершенно упустил из виду заснять то, чем занимались остальные. Камера старалась брать крупные планы, тогда как вся схватка с лже-Тагастером происходила где-то на заднем плане. А угрожающее выражение лица Маргеля на последних метрах пленки потеряло едва ли не весь эффект из-за того, что не было слышно слов “крестного отца” и тона, которым они были произнесены. Без них зловещая ухмылка выглядела едва ли не дружелюбной улыбкой.

Пленка закончилась.

— Не густо, — сказал Модильяни. И, не дожидаясь, пока Тимоти возразит, пояснил свою мысль:

— Это только лица. А мистера Маргеля можно заснять где угодно.