30
От земли до неба стоит Филострат. На плечи его накинут пурпурный плащ, ноги утопают в болоте, голова окружена пречистыми звездами.
Склонив голову, плачет он над миром. О городах, которые никогда не вернутся, о народах, которые никогда не увидят солнца, о религиях, в сумрак ушедших. Наклонился Филострат к Балтийскому морю. Видит корабли, и рвы, и дымы; слышит выстрелы пушечные.
31
Не любит крови Филострат. Сидеть бы ему в рощах пальмовых, и чтоб солнце заходило и снова вставало, и чтоб рядом были овцы и козы, и чтоб в руке его был свирель, на плече — голова возлюбленной, и чтоб корабли пурпурнопарусные приплывали, и чтоб утром благовониями натираться. Помнит он берег Александрийский и колонны Канобской улицы, и Ворота Месяца, и притоны, где матросы пьют, и Пушкинскую улицу.
32
В Петербурге нет и не было туманов, он ясен и прост, и небо над ним голубое. Колонны одами взлетают в стадам облаков. Кругом пахнет травой и мятой.
<1922>
Далее следовала неопубликованная и, по-видимому, утраченная Часть вторая. Краткие фрагменты из нее сохранились в конспективной заметке Л. В. Пумпянского (начало 1923 г.): "осень Павловская в платке ситцевом; стены еще уцелевших домов; вокруг П<етербурга> снега, но в П<етербурге> еще тепло; на широких конях широкие люди…; и слышит он русскую речь на "а"; звуки не вылетают изо рта…"
