Звезда сыска - [75]
Но история почти повторилась. Маменька увлеклась любительскими постановками, играла в них с огромным успехом. Ее стали звать в театры. А дедушка разрывался между пониманием огромного таланта своей дочери и нежеланием видеть ее на профессиональной сцене. К его облегчению, судьба сделала им обоим роскошный подарок. К маменьке посватался Владимир Семенович Бестужев, блестящий молодой офицер, граф и обладатель немалого состояния. Посватался по любви, и любви взаимной. Родственники графа Бестужева такой брак вряд ли одобрили бы, но близких родственников у него попросту не было.
Начались самые счастливые годы в жизни моего дедушки. С зятем он вполне подружился и, когда тому пришлось по делам службы переселиться в Москву, не стал отказываться от его приглашения ехать вместе с ним и дочерью. Вскоре родилась я, и семья наша стала предметом полной зависти многих менее счастливых семей. Папенька вроде бы часто отлучался на длительные сроки по службе, но со мной он успевал проводить очень много времени. И сколько я себя помню, всегда учил меня чему-нибудь, превращая самые простые игры в увлекательные уроки, а уроки в забавные игры. Часто учил тому, чему ни один другой отец не отважился бы учить свою дочь. В тире и манеже мы бывали даже чаще, чем в театрах или в зоологическом саду.
Маменька и в Москве продолжала с удовольствием играть в любительских спектаклях. Даже в имении Алексеевых играла в постановках Константина Сергеевича, вскоре взявшего себе сценическую фамилию Станиславский. Ту самую фамилию, что сегодня так громко известна в связи с Московским Художественным театром, им созданным. Маменьку часто звали играть в профессиональном театре, но она отговаривалась тем, что с нее и любительской сцены достаточно, что семья для нее важнее успеха.
О том, как погиб папенька, мы толком даже и не узнали. И до сей поры не знаем. Приезжал к нам важный генерал, высказывал соболезнования, но на вопросы вразумительных ответов так и не дал.
Маменька затосковала так сильно, что мы с дедушкой стали бояться за ее душевное здоровье. А тут навалились самые неприятные проблемы, объявились вдруг какие-то дальние родственники моего отца, чтобы оспорить его завещание. По просьбе мамы завещание он составил в мою пользу еще до самого моего рождения, но адвокаты, нанятые теми родственниками, нашли в нем какую-то неправильность. Дело затягивалось, и оттого становилось еще тоскливее. Тут дедушка и предложил ехать в Лондон. Отчего в Лондон? Он сказал, что всю жизнь хотел увидеть спектакль в театре «Глобус», где играл сам Шекспир. Да это и не важно, почему. Важно, что маменька неожиданно и сразу согласилась. И мы поехали.
За границей нам всем троим стало легче. Но тут объявился общий дедушки и маменьки знакомый. Он и дедушку на сцене помнил, и маменьку в спектаклях видел. Сожалел о том, что ни отец, ни дочь карьеру на сцене так и не сделали, не заложили артистическую династию, которая вполне могла и быть продолжена. Это он мне так комплимент делал, хотя сама я сценический опыт имела не больший, чем у того же Пети. После он уехал в Париж где проживал в то время. А вскоре прислал приглашение навестить его. Мы и перебрались во Францию.
Но старый знакомый схитрил, потому как в Париже маменьку тут же очень многие люди стали уговаривать сыграть в театре. Да так толково, что отказаться было бы невежливым. Да и мы с дедушкой к тем уговорам присоединились. Маменька сыграла и за один вечер стала знаменита на весь Париж. Тут уж ее стали звать в серьезные труппы, она подумала и на одно из приглашений согласилась. Вскоре, через каких-нибудь два месяца, а то и быстрее, ее знала уже вся Франция. Но не как графиню Бестужеву или баронессу фон Нолькен, а как Ирэн де Монсоро. Маменька воспряла духом, ожила. Мы тому были рады. Первое время ездили на гастроли всем семейством, вместе сиживали на репетициях, вместе отмечали премьеры. Но какое-то время спустя мы с дедушкой стали чувствовать… Нет, маменька нас любила по-прежнему. Но мы догадались, что сцена стала для нее важнее нас. А тут и дела стали требовать дедушкиного возвращения, а я сказала, что мне правильнее будет учиться в России и жить с дедушкой, а не во французском пансионе. Маменька плакала при прощании, а после писала нам часто. Но про свое возвращение не написала ни разу. Похоже, ей это и в голову не приходило.
