Звезда Полынь - [17]

И, чуть подумав, Руфь добавила, не оглядываясь на мужа и как бы тоже шутейно:

– Я женщина, гусская сегцем…

Нет, сразу поняла она, мало. Если он себе такое пугало измыслил два месяца назад, когда она читала вслух письмо, и все это время отращивал - мелкой проходной шуткой его враз не вылечишь.

– И вообще, - сказала она, горбясь над бумагами,- русский с еврейкой братья навек.

Она так и не узнала, понял он ее или нет. Если она про его тревоги все попусту придумала, то наверняка не понял; но лишний раз объясниться в любви никогда не помешает. А если не придумала - может, она ему тем и впрямь выбила мрачную придурь из головы. Потому что подхватил он ее тон сразу и с таким легким, летучим вдохновением, какое бывает, лишь когда гора валится с плеч. Только секундочку промедлил и запел:

– Крепнет единство народов и рас! Рюрик и Шломо слушают нас!

И совершенно как единая плоть, разом, они расхохотались до слез; даже в своей комнате Серафима, читавшая в кресле, их все-таки услышала и, не тратя времени на то, чтобы впрыгнуть в тапки, босиком побежала туда, где все и где всем весело. Через мгновение, подозрительно приглядываясь к гогочущим родителям, она уже возникла в дверях. Как всегда, с какой-то книжкой под мышкой.

– Привет, - сказала она.

– Привет, - ответил, чуть задыхаясь, Кармаданов и ухватился за брюки, которые расстегнул было, чтобы сменить на домашние. При дочери он разоблачаться стеснялся.

– Ты кого-нибудь нынче прихватил?

– Нет. Нынче не прихватил. Отвернись, девушка, я же штаны меняю.

Она послушно отвернулась, но разговора не прервала ни на миг.

– Похоже, па, день прошел впустую?

– Да как сказать… Мы восполним другими радостями. Погода хороша. Ты уже гуляла, шестикрылая?

У Серафимы с вожделением напряглась спина.

– Хорошего всегда мало… - нейтрально сказала она.

– Вот мы сейчас поедим и пойдем еще подышим. Мама не против?

– Мама не против.

– А что девушки нынче читают? - спросил, переодевшись, Кармаданов.

Серафима молча протянула ему книгу обложкой в нос.

– “Алые паруса”, - растерянно прочитал Кармаданов заезженное по пустякам, но в первозданной сути своей почти забытое сочетание слов и с некоторым сомнением обернулся на жену: - Руфик, а не рано?

В памяти сразу всплыла неприятная, будто пахнущая многомесячной немытостью картинка в телевизоре - разбитные девицы в блестящих портках, кривляясь, гундосят нарочито противными голосами что-то вроде: “Ты больше не зови меня Ассоль, у меня на этом месте от тебя мозоль…” Нет, дословно не вспомнить текстовку, только образ остался.

Впрочем, в самой книжке, вспомнил Кармаданов, этого все-таки нет. Так что глупый вопрос он задал, и понятно, что дочка прокомментировала его, саркастично хмыкнув: мол, ты вообще-то заметил, что я уже не в подгузниках?

– Я не знаю слова “рано”, - проворчала Руфь. - Я знаю только слово “поздно”.

Явно что-то процитировала. Что-то даже знакомое, но Кармаданов никак не мог вспомнить что. Вертелось, раздражающе виляло задом из кустов - а лица не показывало.

– Между прочим, сейчас новый взгляд возобладал, - академично начал Кармаданов и сел в кресло сбоку от стола, за которым работала жена. Сима с проворством котенка устроилась у него на коленях, и Кармаданову, как всегда, показалось, что она и весит не больше. Теплая, уютная и все еще маленькая… Он обнял ее левой рукой. - Современные тенденции борьбы с мифологизацией сознания, в частности, гласят, что Ассоль и впрямь свихнулась на красивой сказке и совершенно не могла приспособиться к реальности. Не мылась, не стриглась, отца уморила голодом, спалила по рассеянности дом - все корабль свой ждала. А капитан Грэй, когда ее повстречал, враз сообразил, что в братья милосердия не нанимался, и сбежал. И только тем ограничился, что нашел сказочника, который свел девку с ума своей выдумкой, и начистил ему рыло. В общем, реализм такой, что Грэй получил срок за бандитизм, а Ассоль померла в психушке.

Руфь оторвалась-таки от бумаг и, полуобернувшись, опять уставилась на мужа поверх очков. Классическая училка. Если бы она не была такой красивой… Тонкий нос с интеллектуальной горбинкой, ясный лоб, библейские глаза…

– Ну, если возобладал - тогда хана, - сказала Руфь. - Тогда расхищение народного хозяйства будет нарастать и нарастать. Увольняйся, Кармаданов. Все зря.

– Не понял, - озадачился Кармаданов, и Сима, впившаяся было ему в лицо ждущим, пытливым взглядом, сразу опять повернулась к матери. - Какая связь?

– Какая связь? - похоже, немножко дразнясь и уж во всяком случае балуясь, повторила Сима.

– Простая, - ответила Руфь. - Из одного лишь страха наказания не совершают преступлений только первобытные люди - в маленьком племени, когда все друг у друга на виду, а вдобавок за каждым углом бдят грозные боги с колотушками. Все эти малореалистичные требования - не убий, не укради, не предай, даже не сквернословь - это же всё алые паруса, про которые каждому из нас в раннем детстве рассказывает великий сказочник - культура. И если она начинает сама бороться со своими же собственными красивыми сказками - все ее питомцы превращаются в дикарей. Да при том нет у них уже ни строгого, крепко сбитого племени, ни богов с колотушками. Следовательно, гуляй, рванина.