Звезда по имени Галь. Заповедная зона - [130]

— Слушай, — вполголоса говорит Черный. — Меня зовут Сенсина, я всего-навсего командир отделения. Если когда-нибудь ты сможешь мне посодействовать…

Вот тут я впервые убедился, что он вовсе не шутит и не дурачит меня. Я ничего не ответил, только подмигнул.

Он явно обрадовался.

— Как погасят этого, сразу пойдешь со мной. Я хочу, чтоб ты попросился в Офицерское училище при мне. На родителей, знаешь, положиться нельзя. Это такой народ, на три четверти — выродки, воображают, что миром будут править Светы!

Мы ускорили шаг и стали догонять остальных. Мой спутник показал мне на арестанта — тот со своим крестом на плече упал уже шестой или седьмой раз.

— Представляешь? — сказал мой Черный. — Чтоб этакая размазня правила тысячами стоящих людей!

Я с ним согласен. Эти Факелы разве люди — позволяют себя мучить и даже не отбиваются! А этот особенно! Сам не знаю, почему я так подумал, что-то в нем есть такое — не похож он на человека.

Так что хоть я и не ответил Черному, тут мы думаем одинаково. Вы, Факелы… если вы хотите что-то в мире изменить… даже не управлять им, а сделать его не таким, как теперь… надо действовать по-другому.

Больше года назад, с тех пор как я стал обуздывать свой свет, я понял: люди — подлые, и ленивые, и глупые, и жадные… Да что там, можно еще много всего насчитать. У людей полно всяких качеств — только не те, на которые молятся в своих храмах, там все ложь и притворство.

Потому-то я столько месяцев скрываю свой свет и по-прежнему говорю и веду себя как мальчишка.

Пока мы с Черным толковали о разных разностях, мы порядком отстали и когда поднялись на вершину холма, другие Черные уже принялись гасить Факел.

Мой Черный сказал мне:

— Такой способ мы пробуем первый раз. Обычно так поступали только с ворами, разбойниками да с теми, кто оскорбил Генерал-Уполномоченного. Ты малый смекалистый, в духе нашего времени, сейчас увидишь, как это забавно.

Может, оно и забавно, но сперва мне стало не по себе, и я насилу уменьшил свой свет. Не так-то легко притемняться без передышки, когда ты по-настоящему взволнован.

Черные воткнули крест стоймя между трех каменных глыб и теперь прибивали к нему арестанта. Прямо гвоздями. Ноги — к столбу, руки — к поперечине. И тут мне смутно вспомнилось, когда-то я уже видел что-то похожее — но где? Когда?

А этот не орал и не выл. Только жалобно стонал. Не знаю, откуда Черные взяли такие огромные гвозди. Может, таскают в карманах на всякий случай… Но молотка у них нет, заколачивают гвозди прямо камнями. Нет-нет кто-нибудь промахнется и как стукнет этого типа камнем по руке, по пальцам…

Впрочем, он, кажется, без памяти. Свесил голову на грудь и уже не шевелится.

Черные отошли немного и давай хохотать. А я никак не могу засмеяться, хоть и чувствую, мой спутник не сводит с меня глаз. Еще бы! Ведь он ждет, что я помогу ему продвинуться по службе…

— Десять минут — и уже погас, — говорит он. — Крышка.

— А почему вы сразу их не гасите? — спрашиваю, и голос у меня немного дрожит.

— Раньше гасили сразу, — отвечал Черный. — Только надоело. Никакого интереса, смекаешь? Все одно и то же, не на что глядеть!

Сказал и отвернулся, но я чувствую, он все равно искоса следит за мной.

— Понятно, для тебя оно не так, — продолжает. — Ты ж еще никогда никого не гасил. Если хочешь, попробуй, я не против, и наши тоже мешать не станут.

И окликает своих:

— Ребята, дадим парнишке позабавиться, пускай погасит этого типа, согласны? Учтите, он Трехвзглядный и притемняется, когда захочет и на сколько захочет!

Тут они все обступили меня и смотрят недоверчиво. Я снял очки, чтоб видеть без ошибки, что происходит.

Мы стоим на самой вершине холма. По небу несутся большие серые облака. Понятно, Черные облаков не видят и солнца сквозь туман тоже не различают. Что бы они сказали, что бы стали делать, если б знали, что без очков я вижу вдаль не на два и не на три Взгляда, а на сто и даже больше? И что я притемняюсь без передышки с той самой минуты, как проснулся нынче утром, и так — каждый день?

Они бы вырвали у меня глаза и погасили бы меня, уж это наверняка.

— Ну как? — спрашивает мой Черный. — Не струсишь?

Я опять надеваю очки. Нет больше ни облаков, ни Солнца. Всюду серые сумерки.

Распятый поднял голову и застонал. И тут я решаюсь. У меня нет к нему ни капли уважения (все Факелы — дураки, чего они так легко даются в руки Черным!) — но он мучается.

— А для чего вы надели на него шлем? — спрашиваю.

Мой Черный отвечает:

— Такой порядок. Чтоб не собирались любопытные.

— Но он потерял много крови, он уже на три четверти погас! Мне интересно, что осталось от его света. Может, вы снимете с него шлем?

— Сними сам, если хочешь, — говорит Черный.

Он проверяет, хватит ли у меня храбрости… Ясно, меня испытывают! Ну, если он воображает, что я пойду на попятный!..

Взбираюсь на каменную глыбу, протягиваю руку, снимаю шлем. Свет распятого мигает, словно в отчаянии. Он самую малость ярче нормального.

Этот тип открывает глаза и смотрит на меня. И улыбается.

— Да-да, — бормочет он. — Дети… Пусть ко мне придут дети!

Потом он стонет и опять зовет отца. Как будто отец может помочь!