Звезда Парижа - [62]

— Что с тобой? — вырвалось у Гортензии. — Ты нездорова?

— Нет-нет, ничего такого.

— Неужели что-то с Дезире? Как там малютка?

— Всё хорошо… Ах, мама, дело вовсе не в Дезире.

Она устало присела, но не говорила толком, что же случилось. Гортензия, знавшая, что у них с дочерью, в сущности, одинаковые занятия, допускала, что при таком способе заработка что угодно могло приключиться, поэтому деликатно оставила расспросы и стала говорить как бы ни о чем.

— Как мило, что ты заехала, мы ведь всё-таки давно не виделись: — Она улыбнулась. — Мы всё заняты… друг на друга времени не хватает.

— Как ты живешь, мама? — спросила Адель.

— Неплохо… есть, конечно, проблемы, но у кого их нет? О, дорогая моя, я еще молода и со всем справлюсь.

— Ты рассталась с Сеймуром? — спросила дочь, вспомнив об английском покровителе матери.

— Что ты, милочка, после него уже было целых два. А с ним я давно рассталась. — Внезапно оживляясь, она спросила: — Да, кстати, ты слышала? Демидов вернулся в Париж, и сразу такая скандальная история!

Адель никак не отреагировала на имя Анатоля. Глядя на ее лицо, можно было заподозрить, что она вовсе не знает, кто такой Демидов. Гортензия, увлекаясь, продолжила:

— Ах, девочка моя, старый Николя Демидов был сущий ангел по сравнению со своим сыном. Это просто какой-то ужасный ребенок получился. А я еще планировала пригласить его к себе…

— Он всегда был негодяй, — вяло сказала Адель, — он предлагал купить меня, предлагал прямо в лоб… ну, это было тогда, когда я порвала с Эдуардом. От этого мерзкого Демидова я и узнала о твоей сделке с бароном де Фронсаком…

— Уверяю тебя, милочка, ты еще легко отделалась. То, что него бешеный темперамент, — это уже ни для кого не секрет.

То, что он бьет слуг и крушит посуду, уже тоже никого не удивляет. Но недавно он сотворил с бедной Фанни де Монто — ты же знаешь, она его любовница — такое, что и сказать трудно… Говорят, он бил ее кнутом, таскал за волосы и избивал так, что только лакей и два кучера вырвали ее из его рук. А он, представляешь ли, спокойно сел в карету и укатил… Полиция его не преследует — видимо, Фанни де Монто слишком стыдно выставлять это на всеобщее обсуждение.

— А вот я его сама ударила, — проговорила Адель, будто в полусне, не придавая словам о Демидове никакого значения.

Ее рука потянулась к коленям матери и взяла одну из открыток.

— Мартиника, — проговорила Адель тихо. — Знаешь, мама, теперь мы будем такими, же, как тот твой плантатор, что очаровал тебя рассказами о Франции. Да, теперь у нас будут там настоящие владения.

— На Мартинике? — Гортензия подалась вперед. — Что ты говоришь?

— Да, мама, я приобрела несколько имений… вернее, меня ими наградили. Это будет настоящее богатство. Основа для жизни.

— Тебя наградили? — осторожно переспросила госпожа Эрио. — Кто?

— Спроси лучше, за что… Я продала Жиске. Ну, ты знаешь, это префект полиции и мой приятель. Бывший приятель.

Очень медленно и несколько сбивчиво она рассказала о том, что произошло. Гортензия слушала внимательно, но не могла взять в толк, что же так волнует Адель. В чем дело? По ее мнению, случившееся вообще не заслуживало долгих размышлений.

— И что тебе этот Жиске? — спросила она, пожимая плечами, когда дочь закончила. — Подумаешь, префект полиции — такой же проходимец, как все они там, при власти. Не бойся, он о себе позаботится, как делал это всегда. Может, лучше подумать о том, какой славный куш ты получила? Земли на Мартинике и деньги — это, знаешь ли, не шутка. Тебе везет, а ты не ценишь этого. Мне за всю мою жизнь не удалось такого добиться… Радуйся, что такие мужчины, как Делессер, имеют тебя на примете…

— Радоваться? — Глаза Адель расширились. — Радоваться, что Делессер использовал меня как орудие?! Да я мечтаю только о том, чтобы быть свободной от них от всех!

Она прижала ладонь к пылающей щеке. Гортензия мягко втолковывала ей:

— Радуйся, что тебе не придется знать нужды.

— Да, но какой ценой?

— Ценой? Что за глупости, душа моя! Каждый действует, как может. Не забивай себе голову мыслями о чем — то высоком — в жизни всё иначе, жизнь совсем не похожа на романы. Тут идет борьба, ты это знаешь? Неужели лучше быть голодной, но честной?

— Лучше всего быть счастливой, мама. А мне так плохо.

— Ага, так вот, стало быть, в чем дело… — Гортензия догадалась обо всем в одно мгновение. — Снова граф де Монтрей? — спросила она негромко, гладя дочь по волосам, как маленькую девочку. — Всё из-за него?

— Теперь уже не только из-за него. Теперь из-за меня тоже. Я стала другая… такая гадкая.

— Тебе надо жить. Жить, Адель. Мне кажется, хоть ты и гадкая, тебя любой полюбит. Знаешь, почему? — Госпожа Эрио какую-то секунду подыскивала слова, чтобы выразить свою мысль. — Потому что в тебе есть дух… какая-то сила, Адель. Ты… ты похожа на огонь. То есть внутри у тебя — пламя. Ты красива, это правда, но глаза твои особенно хороши еще и оттого, что в них пылают искры. Понимаешь ли? Ведь эти парижские мужчины, вялые, богатые, пресыщенные, — они слетаются к тебе, потому что ты жива, весела, потому что ты танцуешь, умеешь улыбаться, и с первого взгляда видно, что и наслаждаться по-настоящему ты тоже умеешь… Это креольская кровь, дорогая, — не без гордости добавила Гортензия. — Мы, Эрио, все такие.