Звезда над рекой - [12]

И все остатки совести забыть.

И, обучив,

Забросили с размаха

В дипломатию азиатских стран,

Где он, Христа меняя на Аллаха,

Евангелье меняя на Коран,

Жил с племенами

В постоянном страхе.

Потом привык, наглея по углам.

Попы, муллы,

Цари и падишахи —

Не все ль равно?..

Пусть властвует ислам.

И, странствуя

И заметая след,

Он дотянулся до такой вершины,

Что, в счет не принимая матерщины,

Не говорил по-русски восемь лет…

Вот он сидит — на то имея право,

Как с братом брат,

От Файзулы направо.

Над ними слабый свет ночных планет…

Дымит костер…

Что делать в этой яме, —

Баранов жрать

И водку пить с друзьями?

А где друзья?

Их и в помине нет.

Живи, шпион.

В ночах нагих и черных

Чужих народов слушай голоса,

И жен своих, немытых и покорных,

Люби, закрыв тяжелые глаза.

Живи, жирея у чужой наживы.

Где Файзула,

Набитый салом шар,

Надменный трус,

Хитрец тупой и лживый,

Рукой другого

Загребает жар.

Где требует отчета без пощады

Британец, холодней, чем снега наст,

Что и в пески не выйдет без перчаток,

Но и в перчатке руку не подаст, —

Тут не разбить железной цепи звенья.

И только в те жестокие мгновенья,

Когда, сжимая руку на кинжале,

Гремел грабеж, неся зеленый флаг,

Вопили всадники

И кони ржали,

Врываясь в перепуганный кишлак,—

Он ощущал еще биенье сердца

Ускоренное.

В громе и дыму

Шли, озверев, его единоверцы,

Такие ж ненавистные ему,

Как только что убитые дехкане.

И все в багровом плавало тумане

И навсегда переходило в тьму.

Глава четвертая

Был город к ночи взят.

Еще вначале

Милиция, в составе двух бойцов,

Погибла вся.

И город защищали

Не то чтоб горсть особых храбрецов,

А десять граждан,

У которых было

Оружие.

Приладясь половчей,

Они едва не охладили пыла

Отряда в полтораста басмачей.

Но постепенно гасла оборона:

Они боролись, десять человек,

Пока хватило дроби и патронов,

В огне сраженья тающих, как снег.

Потом по узкой улице на приступ

Кавалерийский ринулся обвал

И непрерывный труд телеграфиста

Одною пулей сразу оборвал.

Но шли слова от аппарата Морзе,

И не сгорал в пустыне голос их,

На перевалах горных не замерз он

И на ветру великом не утих.

В нем кровь была,

И звон бандитских сабель,

И на друзей направленный удар.

И услыхал его в бессонном штабе

Одной бригады конной комиссар.

И он не ждал, покамест ночь пройдет.

Уже бойцы из длинного ангара

Катили шестиместный самолет.

Там разместились, кроме комиссара,

Начальник штаба,

Дальше — два бойца,

Запас необходимого свинца

И пулеметчик с легким пулеметом.

Потом рванулась гулкая земля

И сразу замерла под самолетом,

Верхушками деревьев шевеля.

Так начиналась первая разведка.

Внизу мерцали мертвой белизной

Вершины гор, расставленные редко

Под круглой металлической луной.

И летчик брал рекордные преграды.

(Тогда не знали быстроты иной

И мир еще не слышал об отрядах

Прославленной «катюши» скоростной,

Которые в стремительном движеньи,

Как метеоров светлая река,

Теперь прошли, не зная поражений,

Над юго-западом материка.)

Но, доводя до своего предела

И высоту и скорость,

За двоих

Работал он для правильного дела

И выручал товарищей своих.

Прошло часа четыре.

И уже,

Преодолев последнюю вершину,

Он вниз повел тяжелую машину,

Креня ее на резком вираже.

Тогда в сияньи лунном

Облик мира

Стеною стал в невиданной красе, —

И летчик обернулся к пассажирам

И подмигнул.

И улыбнулись все.

Отряд, овеянный дыханьем ветра,

Сошел на землю, на бугры песка,

В двенадцати примерно километрах

От опустевших хижин городка.

И ждать не стал, покамест ночь пройдет.

Среди равнины, освещенной слабо,

Шел комиссар,

Потом — начальник штаба,

За ними — два бойца.

И, пулемет

Пристроив на широкое плечо

И замыкая шествие ночное,

Шел пулеметчик, радуясь, что зноя

В такое время суток нет еще.

          _____

Я все боюсь, что не сказал о многом,

Чего нельзя, быть может, упускать.

Я вел рассказ по боковым дорогам

И не сумел, наверно, передать

Хотя бы внешний облик военкома,

Его усмешки добрый и сухой

И зоркий блеск —

Мне хорошо знакомый —

Из-под очков в оправе роговой.

А главное —

Что знала вся бригада,

Чего и мне не позабыть вовек —

То ощущенье, будто с вами рядом

Живет такой надежный человек,

Который вправе поучить вас жизни

Живой и настоящей, без прикрас,

И прямоты,

И верности отчизне,

И скромности

Потребовать от вас.

          _____

Рождалось утро, тихое, простое,

Был крови след ему невыносим.

И кони, сбившись в кучу, спали стоя,

И неземные травы снились им.

А тут же на виду лежали рядом

И агрономы, И учителя,

И ветерок летел, неся прохладу

И волосы у мертвых шевеля.

Костры на площади блестели.

Прямо

Плыл синий дым.

Награбленная снедь

В котлах варилась воинам ислама

Под небом, начинающим бледнеть.

Теперь они, вкусив отраду битвы,

На душных кошмах все поразлеглись,

Покамест звуки утренней молитвы

Не понеслись в мерцающую высь.

И снова похвальбы гортанный гром

И треск костра сходились воедино.

Где площади базарной середина

Была большим украшена ковром.

Там наконец

У жаркого котла

Неколебимо, как на поле бранном,

Над розовым, дымящимся бараном

Склонился просвещенный Файзула.

Он руки окропил перед едою,

И светел был суровый лик вождя,

Раздвоенной широкой бородою

На самого эмира походя.

И клокотанье огненного жира

Наполнило басмаческий базар,

И он притих перед началом пира…

И это все увидел комиссар.

Глава пятая

Вождем, который понял обстановку,