Звезда моя единственная - [51]

Если дать волю некоторому воображению, выходило, что Мэри втихомолку где-то с кем-то согрешила, переодевшись в одежду простолюдинки.

Однако даже с помощью своего разнузданного воображения – а воображение у Мари Трубецкой было именно таковым! – она не могла представить, что великая княжна отправилась вон из дворца на поиски любовных приключений. Конечно, это случилось во дворце. И, конечно, с Барятинским.

Мари не могла взять в толк, зачем Мэри понадобилось устраивать маскарад с юбками-кофтами ради такого нехитрого дела, как скороспелый грех. Но она обычно бросала думать о том, что не поддавалось ее разуму, – вот теперь бросила строить догадки и об этом.

Не ее это дело! Ее дело – о себе позаботиться.

А заботиться было о чем, поводов для волнений вдруг возникло хоть отбавляй.

Первое дело – конечно, Барятинский.

Но ведь и цесаревич, которого она полагала надежно пришитым к своей юбке, начал смотреть на сторону!

В свите великой княжны Мэри появилась новая фрейлина – Ольга Калиновская. Она была дочерью Иосифа Калиновского, сторонника русского владычества в Польше. Николай и прежде-то оказывал благодеяния Калиновскому, а после его смерти простер свое покровительство и на младшую дочь его (старшая уже успела побывать замужем за родовитым шляхтичем Иринеем Огиньским и недавно умерла в родах). Николай Павлович всегда был щедр к своим друзьям и их семьям. Ириней Огиньский пользовался теперь государевым покровительством, ну а Ольгу привезли в Петербург и зачислили в штат фрейлин великой княжны Мэри.

Она была прелестна. Не яркая, не вызывающая, а скромная и приглушенная красота ее не ослепляла с первой минуты встречи, как красота Мари Трубецкой, но запоминалась надолго и кружила голову.

Впрочем, были и те, кто вовсе не считал ее очаровательной. И это не только Мари! Олли, которая очень любила брата и ревновала его ко всем фрейлинам – и от этого терпеть не могла Мари Трубецкую (взаимно, кстати), записала в своем дневнике: «У нее были большие темные глаза, но без особого выражения; в ней была несомненная прелесть, но кошачьего характера, свойственная полькам, которая особенно действует на мужчин. В общем, она не была ни умна, ни сентиментальна, ни остроумна и не имела никаких интересов. Поведение ее было безукоризненно и ее отношения со всеми прекрасны, но дружна она не была ни с кем. Впрочем, как сирота, без семейных советов оставленная жить в обществе, считавшемся поверхностным и фривольным, она должна была встречать сочувствие. И папа́, относившийся по-отечески тепло к молодым людям, жалел ее от всей души».

Сразу было замечено: лишь она появилась, великий князь Александр совершенно переменился. Он снова зачастил в покои сестры, куда не захаживал после того, как вступил в связь с Трубецкой: ему не нравилось, что Мари порой очень откровенно демонстрирует их отношения и свое особое положение. Отказаться от нее он не мог, но надо же соблюдать некий декорум!

Но вот появилась Ольга – и цесаревича снова, как магнитом, начало тянуть в тот цветник, который назывался – фрейлины великой княжны Марии Николаевны. И знаки внимания, которые он оказывал Ольге Калиновской, были настолько недвусмысленны, что вездесущая и всеведущая Вава Шебеко донесла императору: ходят слухи, будто цесаревич хочет тайно жениться на Ольге, потому что она отказалась отдаться ему – дескать, ее невинность может принадлежать только супругу.

А?! Каково?!

У императрицы от этих известий начались мигрени, Николай Павлович был озабочен не на шутку. Ну и Мари Трубецкая, само собой, готова была разорвать на части эту польскую интриганку. Единственное, о чем она теперь жалела, это что при русском дворе не в ходу те нравы, кои водились в Париже при королеве Екатерине Медичи.

Нет, не дрогнула бы у нее рука подсыпать или подлить Ольге чего-нибудь такого, что если и не свело бы ее на тот свет, то начисто испортило бы ее обворожительное личико!

И дело здесь было не только в ревности, которая не переставала терзать Мари, но и в честолюбивых мечтаниях, которые прочно угнездились в ее голове и сердце: а вдруг наследник настолько влюбится в нее, что предложит ей тайно обвенчаться? Нет, в своих мыслях она никогда не возносилась на престол… она охотно согласилась бы на морганатический брак с цесаревичем.

И вот теперь кандидаткой на морганатический брак стала другая!

Впрочем, вскоре оказалось, что Ольги Калиновской можно было не так уж сильно опасаться. За дело взялся сам император, поговорив с ней и в простых словах объяснив, что не только два сердца, но будущность целого государства поставлена на карту. Чтобы укрепить ее решение и подбодрить ее, он говорил о достоинстве отказа и жертвенности, и слова его должны были так подействовать на нее, что она поняла и благодарила его в слезах.

Император настрого запретил сыну даже думать о Калиновской, которую поспешно выдали замуж за бывшего супруга сестры, пана Огиньского. Постыдно русскому великому князю мечтать о католичке, пригретой при дворе его отца из милости, говорил император сыну. Его участь – брак с принцессой из правящей династии, а потому пусть готовится в путешествие по Европе, чтобы найти невесту.