Шенберг, все еще смотревший на нее с некоторой озабоченностью, сказал:
— Теперь нужно дать шанс Барбаре и Карлосу кое-что посмотреть.
— Ему? — Она вдруг неожиданно для себя презрительно засмеялась. — Это штука не для него. Спасибо, что ты меня сюда привел, Оскар.
— И тем не менее, тебе на сегодня хватит, как мне кажется.
Де ла Торре из-за плеча Оскара посмотрел на Атену.
— И с меня тоже, пока. Пойдем назад, к кораблю, Атена?
— Я остаюсь.
Это было сказано таким тоном, что ни один из мужчин не стал более спорить. Тем временем Селеста передвинулась к Шенбергу. Она следила больше за ним, чем за происходящим в круге арены.
— А я пойду, — сказал де ла Торре и отправился к кораблю.
…
Суоми, передав свое оружие и пост часового де ла Торре, начал спуск с маленького плоскогорья, держась за канат, который они надежно закрепили наверху, чтобы сделать спуск по наименее опасному склону еще более безопасным и легким. Большая часть склона с этой стороны не была такой уж крутой, имелись небольшие клочки почвы, два—три куста. Уже образовалась довольно заметная тропка.
Достигнув уровня леса, Суоми без задержки направился в сторону лагеря, где проходил Турнир. Атена была там — и не просто для беглого ознакомления. Она намеренно там присутствовала, уже довольно долго. Чтобы видеть все, что там происходило. Чисто научный интерес? Антропология? Прежде особого энтузиазма в отношении данной области знаний он у Атены не замечал. Наверное, этот турнир не был настолько ужасен и кровав, как представлялось Суоми на основании рассказов проводника. Ни Суоми, ни Барбара еще ничего не видели. Де ла Торре, вернувшись, ничего не стал говорить, а Суоми — расспрашивать. Но, может быть, турнир в самом деле такой, как описывал проводник, и она осталась там, чтобы видеть всю эту кровь! Если она в самом деле такова, то лучше, если он узнает об этом сейчас.
Когда Суоми вышел из леса и приблизился к боевой арене, там ничего особенно ужасного не происходило. Люди просто стояли вокруг арены, ожидали, а человек в белой ритуальной одежде совершал какую-то церемонию перед простым алтарем. Когда Суоми подошел, Шенберг приветствовал его кивком. Атена едва взглянула на Суоми — вид у нее был отсутствующий. «Она явно о чем-то думает, чем-то расстроена, — решил он, — но никаких признаков того, что хочет покинуть место поединков, не выказывает». Внимание его вскоре было отвлечено от Атены.
— Омир Келсумба — Местлес из Ветряной Долины.
Пружинистый, массивный, словно ствол могучего дерева, Келсумба двинулся вперед. Черная кожа лаково отсвечивала, боевой топор, словно ребенок, лежал у него на руке. Местлес, худощавый, седеющий, задумчивый и какой-то старый, как и видавшая виды коса, которой он намеревался сражаться, держался на расстоянии, отступал, делая крупные движения, изучая маневры врага. Вдруг взметнулся топор, испугав и поразив Суоми той скоростью и внезапностью, с какой он был приведен в действие, той силой, какая чувствовалась за движением этого топора. Казалось, ни что человеческое — ни сила, ни быстрота, не в силах отвратить смертельный удар. Местлес не совершил никакой ошибки и успел подставить под удар косу, но толчок, вызванный соприкосновением клинков, едва не швырнул его на землю. Еще удар по косе, еще удар. Местлес не успевал занять позицию, чтобы нанести ответный удар. После четвертого или пятого парированного удара лезвие косы сломалось. Вздох, предвкушавший кровь, говор пронесся по кольцу зрителей, и Суоми услышал, что частью своей этот всеобщий вздох обязан и Атене. Она тоже была поглощена зрелищем, предвкушая смерть побежденного, которая должна была вот-вот наступить. Он увидел ее блестящие, влажные губы, горящие глаза, страсть, с которой она поглощала зрелище поединка.
Продолжая сжимать в руке рукоять сломавшегося оружия, обломок которого все еще был опасен, Местлес сохранял самообладание. Некоторое время ему удавалось избегать попыток прижать его к краю ринга. Казалось, простая прочерченная линия границы круга имела магическое значение, приравниваясь в восприятии всех участников Турнира к непроницаемой каменной стене.
Топор, словно растворившись в сверхбыстром движении взмаха, словно увлекая за собой владельца, вдруг метнулся к Местлесу. Он настиг жертву, ударив ее в спину — Местлес пытался вывернуться, уйти от удара. Упавшее тело еще дергалось, жило. Хромой раб прикончил побежденного, раздробив ему череп свинцовой кувалдой.
Желудок Суоми вдруг пришел в действие, содрогнулся в спазме и изверг все, что оставалось там от завтрака. «Нужно было принять транквилизаторы», — подумал он. Но было уже поздно. Он отвернулся от арены — и это было все, что он успел сделать, когда его вырвало. Если он вырвал на святую землю — значит, пусть его потом убивают. Но когда он выпрямился, оказалось, что никто практически внимания на него не обратил. Была ли это воспитанность, деликатность или отсутствие интереса? Трудно сказать, что именно.
— Полидорус Гадкий — Рахим Сосиас.
Суоми обнаружил, что еще может смотреть на арену. Полидорус, имевший вид не более гадкий, чем его соперник, управлялся со своим видавшим виды мечом с исключительной энергией и сноровкой. И тем не менее, именно он своим кривым мечом разрубил левое плечо Полидоруса. Полидорус был скорее шокирован, чем ослаблен своей раной и так рьяно взялся за атаку, что на несколько секунд показалось, что он может победить. Но тут он неверно рассчитал долгий выпад и замер, глядя на остаток своей руки, — меч и отрубленная часть руки лежали у его ног. Он выпрямился и плюнул в Сосиаса — и ятаган опустился, нанося последний удар, лишив Полидоруса его жизни.
