Звезда - [51]

— Что командир придумал, то правильно, — отозвался Юсупов.

А Ермошев сказал:

— Всякое может случиться. Но гранаты оставим на крайний случай, если придется взорвать и себя и ее, — он с грустью посмотрел на немую и, как ему казалось, голодную пушку.

Танк проехал где-то недалеко, задевая ели и с треском ломая ветки. За танком прошел отряд — до батальона пехоты.

Они лежали втроем, прижавшись друг к другу, притаившись, замерев в ожидании.

Небо светлело.

«А мама, должно быть, сегодня всю ночь не спала, — подумала Наташа. — Нет уж у нее, наверно, ни одной невыплаканной слезы. Хоть бы знала она, что все это не напрасно».

Наташа вырвала из блокнота листок и написала:

«Секретарю первичной организации ВКП(б) дивизиона. Прошу принять меня в ряды ВКП(б). Мы не покинули орудие. Если нам не уйти отсюда, все равно вы найдете нас. Считайте, что я умирала членом партии.

Член ВЛКСМ, старший сержант Крайнова».

Подумав, она добавила: «А все-таки кажется мне, что еше поживу». И она прочла все это вслух.

Ермошев молча взял у нее карандаш и бумагу, что-то написал на листке и, не читая вслух, вложил в левый карман гимнастерки.

— Как думаешь, командир, а моя примут? — робко спросил Юсупов.

Небо очистилось. Стало светло и тихо. Отдельные елочки, возвышаясь над молодой зарослью, уходили в высокое небо, поддерживая его своими узенькими плечами.

В восьмом часу тишину нарушили орудийные выстрелы и протяжный крик с той стороны, куда вчера отошли наши войска. Мимо ельника, справа и слева, бежали немцы.

— Вот теперь можно себя обнаружить, — сказал Ермошев. Он вскинул ручной пулемет и приказал: — Гранаты!

Через несколько минут в тяжелый топот вмешалась русская речь.

Пробежала группа бойцов.

— Место как будто то, — говорил один голос.

— Здесь они и были, товарищ капитан, — отвечал другой.

Ермошев раздвинул ветки и вышел из ельника. К ельнику подходили новый комбат, Топорок и Борис Лапта.

— Товарищ капитан, орудие невредимо. — Ермошев обернулся к Лапте: — Да вы с завтраком! Вот это совсем хорошо!

Через пятнадцать минут к ельнику подвезли снаряды.

— Расчет, к орудию! — снова командовал Ермошев обычным своим глуховатым голосом.

* * *

Дивизию вывели из боя и поставили на отдых. В обед привезли почту.

Есть у солдата в бою отзывчивый, умный друг — узкий листок армейской газеты. Трудная это работа — быть армейским газетчиком. Каждый день приходится газетчику «смирять себя». Хочется написать рассказ или очерк. Сжатые столбцы небольшого листка имеют свои законы: нельзя много говорить об одном, нужно успеть рассказать обо всех.

Все разведчики батареи и многие огневики нашли свои имена в газете. Несколько строк написано бы по и о Наташе. Фамилия офицера, первым ворвавшегося в село, не указывалась.

…Наташа смотрела на бойцов, читавших армейскую газету — листок о себе — раньше писем и центральных газет. За листком вставала худощавая фигура капитана Гольдина, который пишет обо всех и о котором некому писать.

К ней подошел Ермошев.

— Хочу я тебе что-то сказать, Наташа. — Он уселся на скатку шинели. — Когда мы лежали у орудия, думал я. что если выйдем живыми — обязательно скажу тебе: уходи с батареи.

Опять!.. И это после того, как вместе были на волосок от смерти!.. Неужели она еще не доказала?..

Наташа встала и хотела уйти. Он удержал ее.

— Не по-хозяйски как-то получается. В пехоте переводчиков не хватает, а ты здесь. Сердишься, что тебя не всегда в опасное дело берут. А почему? Нет нужды. Можно другого послать. А человек должен быть так нужен, чтоб и заменить его было нелегко. Так или нет?

* * *

13 марта взяли Вязьму. По фронту был отдан приказ занять оборону. Топорок ходил раздосадованный: тридцати километров не дошли до родной деревни. Нужно было снова запасаться долгим терпением.

Начали строить землянки. И вот только теперь стала сказываться усталость, накопленная за последние два месяца. В наступлении все были здоровы. А теперь один за другим потянулись в санитарную часть.

Двое наводчиков заболели «куриной слепотой». Наташа водила их за руки и выговаривала:

— Вот не пили мой хвойный настой…

А у самой тяжелели ноги и каждый шаг давался с трудом.

Весенний воздух и весеннее солнце клонили ко сну. Наташа посмотрела в зеркало и была неприятно поражена: на исхудавшем, обветренном лице у глаз появились первые маленькие морщинки.

Начались трудности со снабжением.

Вязьма ломилась от запасов. Но по дороге, на протяжении девяноста пяти километров, один за другим стояли грузовики, завязшие в глине «по горло». Водители, грязные и злые, как черти, не вылезали из-под своих машин. Но все было бесполезно. Сухари, махорку и сало для всей дивизии бойцы тащили на плечах.

Есть хотелось непрерывно. Мысли двигались еле-еле.

Но когда с утра было известно, что к вечеру наверняка выдадут по сто граммов сухарей и по двадцать граммов сала, становилось уже не так беспросветно.

Но самое досадное было то, что «война кончилась», как говорили в дивизии, становясь в оборону, а каждый день приносил новые жертвы.

Несмотря на тщательную работу дивизионных саперов, бойцы ежедневно подрывались на минах.

Однажды утром Наташа пошла с бойцами ермошевского расчета в лес за хворостом для костра.