Зверобой, или Первая тропа войны - [163]

Если не считать воинских заслуг, то красноречие является наиболее надежным способом приобрести популярность как среди цивилизованных, так и среди диких народов. И Расщепленный Дуб, подобно многим своим предшественникам, возвысился столько же умением искусно льстить своим слушателям, сколько своими познаниями и строгой логичностью своих речей. Как бы там ни было, он пользовался большим влиянием и имел на то основания. Подобно многим людям, которые больше рассуждают, чем чувствуют, гурон не склонен был потакать свирепым страстям своего народа: придя к власти, он обычно высказывался в пользу милосердия при всех взрывах мстительной жестокости, которые не раз случались в его племени. Сейчас ему тоже не хотелось прибегать к крайним мерам, однако он не знал, как выйти из затруднительного положения. Сумаха негодовала на Зверобоя за то, что он отверг ее руку, гораздо больше, чем за смерть мужа и брата, и вряд ли можно было ожидать, что женщина простит мужчину, который столь откровенно предпочел смерть ее объятиям. А без ее прощения трудно было надеяться, что племя согласится забыть потери, нанесенные ему, и даже самому Расщепленному Дубу, хотя и склонному к снисходительности, судьба нашего героя представлялась почти бесповоротно решенной.

Когда все собрались вокруг пленника, воцарилось внушительное молчание, особенно грозное своим глубоким спокойствием. Зверобой заметил, что женщины и мальчики мастерят из смолистых сосновых корней длинные щепки: он хорошо знал, что сначала их воткнут в его тело, а потом подожгут. Два или три молодых человека держали в руках лыковые веревки, чтобы стянуть ему руки и ноги. Дымок отдаленного костра свидетельствовал о том, что готовят пылающие головни, а несколько старших воинов уже пробовали пальцем лезвие своих томагавков. Даже ножи, казалось, от нетерпения ерзали в ножнах, желая поскорее начать кровавую и безжалостную работу.

— Убийца Оленей, — начал Расщепленный Дуб, правда без малейших признаков сочувствия или жалости, но с несомненным спокойствием и достоинством. — Убийца Оленей, пришло время, когда мой народ должен принять окончательное решение. Солнце уже стоит прямо над нашими головами; соскучившись ожиданием, оно начало опускаться за сосны по ту сторону долины. Оно спешит в страну наших французских отцов: оно хочет напомнить своим детям, что хижины их пусты и что пора им вернуться домой. Даже бродячий волк имеет берлогу и возвращается в нее, когда хочет повидать своих детенышей.

Ирокезы не беднее волков. У них есть деревни, и вигвамы, и поля, засеянные хлебом; добрые духи устали караулить их в одиночестве. Мой народ должен вернуться обратно и заняться своими делами. Какое ликование поднимется в хижинах, когда наш клич прозвучит в лесу! Но это будет клич печали, ибо он возвестит о потерях. Прозвучит также клич о скальпах, но только один раз. Мы добыли скальп Водяной Крысы; его тело досталось рыбам. Зверобой должен сказать, унесем ли мы второй скальп на нашем шесте. Две хижины опустели, скальп — живой или мертвый — нужен каждой двери.

— Тогда захвати с собой мертвый скальп, гурон, — ответил пленник твердо, хотя без всякой напыщенности. — Я полагаю, мой час пришел, и пусть то, что должно свершиться, свершится скорее. Если вы хотите пытать меня, постараюсь выдержать это, хотя ни один человек не может отвечать за свою натуру, пока не отведал мучений.

— Бледнолицая дворняжка начинает поджимать хвост! — крикнул молодой болтливый дикарь, носивший весьма подходящую для него кличку Красный Ворон. Это прозвище он получил от французов за постоянную готовность шуметь. — Он не воин: он убил Рысь, глядя назад, чтобы не видеть вспышки своего собственного ружья. Он уже хрюкает, как боров; когда гуронские женщины начнут мучить его, он будет пищать, как детеныш дикой кошки. Он — делаварская баба, одевшаяся в шкуру ингиза.

— Болтай, парень, болтай! — возразил Зверобой невозмутимо. — Больше ни на что ты не способен, и я вправе не обращать на это внимание. Слова могут раздражать женщин, но вряд ли они сделают ножи более острыми, огонь более жарким или ружье более метким!

Тут вмешался Расщепленный Дуб; выбранив Красного Ворона, он приказал связать Зверобоя. Это решение было вызвано не боязнью, что пленник убежит или же не сможет иначе выдержать пытку, но коварным желанием заставить его почувствовать собственное бессилие и поколебать его решимость, расслабляя ее исподволь и понемногу.

Зверобой не оказал сопротивления. Охотно и почти весело он подставил свои руки и ноги; по приказу вождя их стянули лыковыми веревками, стараясь причинить как можно меньше боли. Распоряжение это было отдано втайне, в надежде, что пленник согласится наконец избавить себя от более серьезных телесных страданий и возьмет Сумаху в жены. Скрутив Зверобоя так, что он не мог двинуться, его привязали к молоденькому деревцу, чтобы он не упал. Руки его были вытянуты вдоль бедер и все тело опутано веревками, так что он, казалось, совсем прирос к дереву. С него сорвали шапку, и он стоял, готовясь как можно лучше выдержать предстоящее ему испытание.