«Зверобои» штурмуют Берлин. От Зееловских высот до Рейхстага - [46]

Когда дым осел, увидели, что «штуга» стоит на месте, хотя и не стреляет. На всякий случай добавили еще два фугаса, выпустили несколько бронебойных снарядов обе «тридцатьчетверки». Немецкая самоходка завалилась набок, из развороченной рубки шел дым. Снарядов на нее не пожалели.

— Вперед! — дал команду Ерофеев.

Грузовик был уже не нужен, но продолжал ехать впереди, обладая большей скоростью, чем танки и «зверобои». Вспомнил ли кто в эти минуты слова пленного, что дорогу прикрывают два штурмовых орудия?

Вряд ли. Слишком стремительно развивались события. Небольшая колонна набирала скорость. «Опель» шел впереди, чуть отставали «тридцатьчетверки» и заметно отстали обе тяжелые самоходки.

— Уменьшить скорость! — кричал в рацию Ерофеев, снова собирая машины в один кулак.

Но какие-то минуты были упущены. Вторая «штуга», хорошо замаскированная, приземистая, почти незаметная в кустарнике, выстрелила в «тридцатьчетверку», идущую следом за грузовиком.

Кумулятивный снаряд, выпущенный с расстояния трехсот метров, пробил боковую броню танка пониже башни. Выстрел был точный. С хорошей оптикой на таком расстоянии не промахнешься. Мгновенная вспышка внутри «тридцатьчетверки» превратилась в клубок огня, который сжигал тела экипажа, воспламенял промасленное тряпье и раскалял снаряды, готовые сдетонировать.

Успел выскочить механик-водитель. Потянул за руку стрелка-радиста, который за что-то зацепился. Пламя выбилось острым скрученным языком, прожигая радиста. Но механик, мелкий ростом, жилистый, продолжал упрямо вытаскивать товарища. Они воевали вместе полгода, и механик не мог оставить его.

В раскалившихся снарядных гильзах вспыхнул порох, разрывая их оболочку и превращая пламя в ослепительный огненный сноп. Механик все же выдернул товарища, который горел, как факел, от сапог и до спины.

Он сорвал с себя куртку, намереваясь сбить пламя, но обезумевший от боли стрелок-радист оттолкнул его, вскочил и куда-то побежал. Болевой шок лишил радиста возможности осознавать, что с ним происходит. Он из последних сил пытался убежать из огня, который сжигал его заживо. Сил хватило на десяток шагов, и он свалился на траву, которая тоже вспыхнула.

За считанные минуты произошло многое. Немец-шофер повернул машину к узкой траншее, где находился пехотный взвод. Лейтенант Дергач вырвал у него руль, нажал на педаль тормоза. Водитель, извернувшись, ударил Андрея кулаком в лицо и вывалился из кабины. Он бежал изо всех сил и кричал на ходу:

— Камераден, нихт шиссен! Не стреляйте!

Но пулеметчик в траншее не хотел рисковать и длинной очередью прошил колеса и радиатор. Он понимал, что с машиной что-то не так. Однако не стал стрелять в унтер-офицера, сидящего в кабине, и на всякий случай дал еще одну очередь по колесам.

Скорострельность «штуги» составляла несколько выстрелов в минуту. Она успела выпустить еще три снаряда, целясь в массивную русскую самоходку «Дозеноффер» — консервный нож, так иногда называли эти громадины, способные вскрыть своим снарядом, как консервную банку, даже «королевский тигр».

Опытный немецкий наводчик не промахнулся. Лейтенант Анатолий Корсак, выживший после попадания тяжелой реактивной мины под Кюстрином, свалился с сиденья после одного и второго удара в рубку. Ему снова повезло. Снаряд прошел мимо и врезался в моторное отделение. Самоходка загорелась. Лейтенант выскочил вместе с заряжающим. Трое других ребят из экипажа были контужены и остались в рубке, где, как в печке, разгоралось пламя.

Вторая «тридцатьчетверка» прошила снарядом лобовую броню «штуги», но немецкая машина еще шевелилась. Ее добил фугас, выпущенный Виктором Ерофеевым. Снаряд весом сорок пять килограммов проломил рубку и взорвался внутри, вспучив крышу, и напрочь вынес оба люка вместе с обломками, смятыми гильзами и клочьями тел немецкого экипажа.

Немецкому шоферу сегодня везло. Его не расстреляли русские, он сумел под огнем добежать до траншеи и в трех словах изложил командиру взвода, обер-фельдфебелю, свою историю.

— Разберемся после, — сказал тот, продолжая стрелять из автомата, — молодец ты или засранец. А пока бери фаустпатрон. Умеешь им пользоваться?

— Так точно.

Но уцелевшая самоходка и «тридцатьчетверка» не собирались подставляться под фаустпатроны. Траншею развалили несколькими орудийными выстрелами. Остатки взвода во главе с лейтенантом убегали по узкому и глубокому отсечному ходу.

Солдаты кляли на чем свет стоит дотошного майора, начальника укрепрайона, который заставлял их всю зиму долбить траншеи, ходы, укрытия. Работали даже когда шел снег или мела пурга, что вызывало общую злость.

— Что, у нас мало военнопленных? — бурчали они. — Если дело в секретности, их после окончания работ можно расстрелять.

— Сынок, — услышав подобные разговоры, укоряюще выговорил командир молодому солдату. — Пленные перелопатят холмы кое-как. Укрытия нужны вам, а не доходягам из лагерей.

Майор оказался прав. Человек двадцать пять убегали по узкой траншее. Впереди была извилистая промоина, а там дальше они окажутся под защитой дота и своей артиллерии.

Самоходки и танк, не желая терять внезапность, двигались по дороге. Им было важнее ударить по огневым точкам, и на убегавший взвод они внимания не обращали. Зато, спрямляя расстояние, преследовал пехотинцев грузовой «Опель», за руль которого сел один из десантников.