Зверинец верхнего мира - [8]

– Нет, не роман! Роман содержит меньше скуки, и в нем не бывает так много ошибок, как в этих подлинных историях, в которых ровным счетом ничего не происходит. В моей истории тоже ничего не происходило. Устав читать надписи, я уселся на одну из них, так как ее сделали на более-менее удобном для сидения камне. Пистолетик принялся раскладывать еду, взятую с корабля. Вино, солонина и сушеные фиги на десерт. Ничего другого – мы надеялись, что Жебанда окажется гостеприимной хозяйкой. На другой день красавица Жебанда и правда уже давала пиршество. Но кто бы вы думали, сел во главе стола? Мой Пистолетик.

– Ваш Пистолетик?

– Мой Пистолетик! Важный! Он перестал ныть, как только увидел хозяйку острова в зеленом шапе и серых перчатках, которых она не сняла даже тогда, когда ей подали воду для ополаскивания рук. Я-то сразу догадался, что это были не перчатки, а живая кожа. Ее живая кожа серого цвета.

– А лицо?

– Румяна, пудра… Никчемные вещи ее как-то странным образом занимали: я убедился в том, что нужно трижды повторить ее имя, прежде чем она тебя услышит, и стал этим пользоваться.

– Как же?

– Я его не повторял. Я оставался не услышанным, и это позволяло мне говорить все, что я захочу. А вот мой Пистолетик, тот то и дело твердил: Жебанда, Жебанда, Жебанда. Жебанде это не могло не понравиться. Она ведь любила все излишнее, и никчемные вещи ее как-то странным образом занимали и приводили в восторг. Поэтому я, – сказал князь Блаи, уверенный в своей значительности, – поэтому я оказался в тени, которую отбрасывал мой слуга, нытик и никчемная вещь.

Надо заметить (и Пеире сделал, как надо), что князь Блаи ничуть не оставался уязвленным таким пренебрежением со стороны серой красавицы. Пока Пистолетик уплетал телятину и огурцы (а ничего другого Жебанда не смогла им предложить), князь потихоньку вышел прогуляться вокруг замка Жебанды. Никто его не остановил, ведь он не произносил ее имени, без действия которого охрана Жебанды просто дремлет, опершись на каменные подлокотники больших стульев, расставленных на входе, или (как это им ни жестко) прямо не ступенях лестницы. Конечно, сначала любопытный князь Блаи осмотрел замок и нашел, что он плохо укреплен и что отхожие места там располагаются этажом выше, чем следует. Вот и причина скверного воздуха в зале, где кормится Пистолетик, подумал князь. Последним из челяди Жебанды, кого он увидел, был добродушный золотарь, который чистил от кожуры яблоко, прежде чем дать его кому-то маленькому, кого князь и не рассмотрел из-за стены. Золотарь стоял на башне, вокруг его шеи обвивался белый дамский шарф из легкого шелка, и его фигуру можно было принять за аллегорию, чего князь не сделал именно из неприятия к этому приему.

Под замком раскинулась роща, какую хороший хозяин тут же изведет на дрова, чтобы она не подбиралась слишком близко к стенам. На вид она вот как эта, но там нет ни такой речки, ни такого омута с его милыми обитателями. Князь Блаи ходил среди складчатых стволов, замечая, что на них то и дело проступают изображения человеческих лиц. Это ему не нравилось. Его можно понять, если вспомнить, как он относится к аллегории. Тем не менее лица плакали, и слезы, стекавшие в ложбинки коры, привлекали мух. Эта роща пока еще тихая, а вот там все гудело от назойливых насекомых.

– Довольно, – сказал Пеире. – Я слышал эту историю и знаю ее смысл. Такие рассказывают пажам при дворе владетеля Тосканы, чтобы они не таскались по девкам.

– Да нет же, – противился князь Блаи, – нет, хотя в одном ты прав. Деревья в роще когда-то были людьми, и их насадила сама Жебанда. С той только разницей, что и вы бы не приняли участия в их освобождении. Все это были люди недостойные, низкого звания, низкого духа. Разве другие могли бы обратить на себя внимание Жебанды?

– Меня это мало интересует, – сказал Пеире. – Мне хотелось бы только знать, как вы спасли Пистолетика от этой серой твари, коль скоро вот он сюда направляется, и как вы спаслись с острова Жебанды?

Пистолетик легонько подбежал к Пеире и князю Блаи.

XIV

– Омут, – задыхаясь, доложил он. Услыхав об этом, оба спешились. Пистолетик еще до света был отправлен к омуту и до сих пор сидел там, опустив в воду на бечевке перстень князя Блаи. Наверное, за перстень крепко дернули – красный след на руке Пистолетика еще не прошел. Взяв обеих лошадей под уздцы, он остался ждать Пеире и князя, пока те не поднимутся от омута. Уходя, князь отстегнул от пояса тонкий дорожный меч, Пеире расстался с пуаньяром флорентийской ковки, которого обитатели омута испугались бы больше, чем меча. Оба клинка Пистолетик пристегнул к седлу одной из лошадей.

– Я вернулся в пиршественную залу, взял со стола блин и проел в нем крест. – Князь Блаи сбегбл вниз, время от времени хватаясь за ольховые стволы. – Блин я сложил вчетверо, поэтому крест имел симметричный вид.

Развернув блин, я показал его Пистолетику. Тот выскочил из-за стола. Он и Жебанда встали передо мной на колени, умоляя, чтобы я освятил их брак. Этой идиотской пустотой в виде креста оба были просто зачарованы. Я вышел из замка, привел их на берег моря, сам не знаю зачем – просто у нее в замке воняет, и это мешает принимать правильные решения. Там я подобрал уголек и выбрал для себя подходящую каменную плоскость между хвощей, чтобы написать на ней то же, что и все, кто не захотел трижды подряд произнести имя хозяйки острова: «Это не Авалон».