Зверинец Джемрака - [99]
Это продлилось несколько долгих мгновений, после чего мы неуклюже расцепились и, ничего не соображая и натыкаясь на стены, побрели к двери, словно пьяные.
— Приходи как-нибудь, поговорим по-человечески, — предложила Ишбель, открывая передо мной дверь. — Завтра мне снова на работу, и до пятницы, как минимум неделю, будет не продохнуть. Идем в «Солодильню» в субботу?
— Даже не знаю…
— Тогда до скорого, — сказала она и еще раз поцеловала меня на прощание. Из глаз у нее по-прежнему катились слезы.
День был на исходе, и я, пошатываясь, побрел в сторону Рэтклифф-хайвей, где матросы и угольщики уже приступали к привычному вечернему буйству. Я зашел в таверну и изрядно напился в компании моряка из Неаполя, который постоянно сыпал ругательствами и яростно, до крови, расчесывал укусы клопов. «Паршивое, грязное жилье, — плевался он, — паршивая еда и паршивые девки».
— Согласен, — сказал я, — все паршивое. — И потратил еще денег. Пути обратно для меня нет.
— Я убил своего друга, — признался я итальянцу.
Тот великодушно махнул рукой: мол, кто из нас без греха. Я раскрыл было рот, чтобы поделиться подробностями, но онемел. Назад не вернуться. Она помолвлена. Какой смысл? Просто будет при каждой встрече сыпать мне соль на раны.
Девки и зазывалы заметили мое рассеянное состояние и подобрались поближе, но меня не проведешь. Около полуночи я отправился домой в кебе и завалился спать — голова кружилась, во рту пересохло, а сердце болело и зудело, словно от укуса клеща.
Мне сказали, что я дрейфовал в шлюпке шестьдесят пять дней.
Оправиться от такого непросто. Ночами я лежал в темноте, сознавая, что так и не вернулся и навеки останусь потерянным. Я дрейфовал в потоке бурлящего времени. Я залег на дно. На встречу с Ишбель так и не пошел. Она прислала мне письмо, но я на него не ответил. В письме она жалела, что я не пришел в «Солодильню», и надеялась, что со мной ничего не случилось. Вполне в ее духе: все-таки сердце у нее доброе. Я снова залег в постель и отказался вставать. Жить продолжал у матушки, в комнате на втором этаже. Только спал да спал, сидел, пил, пытался накропать свою историю, потом рвал написанное, и так снова и снова. Звуки за окном успокаивали меня. Синяк на правом предплечье, который остался от ногтей Тима, так и не проходил. Надо было ей показать. Показать Ишбель. Время от времени я выглядывал из окна и смотрел на заледеневшие крыши. Сон и явь, мысли, тьма и свет — все смешалось, а голова превратилась в пузырь, готовый вот-вот взорваться. Сознание бродило по вершинам облаков, парило в тумане убийственного восторга. На месте головы образовалась глубокая пропасть. Вселенная навалилась на меня всем своим весом.
Матушка без конца приходила и пилила меня, а я, так же последовательно, отсылал ее прочь. По ее рассказам, она как-то случайно столкнулась с миссис Линвер, и та будто бы выразила надежду, что у меня все хорошо, и сообщила, что Ишбель передает мне сердечный привет. Откуда ей знать? Такие вещи люди говорят просто из вежливости. В любом случае у меня даже не было адреса Ишбель, и если уж ей так хотелось со мной увидеться, могла бы и сама зайти. Но ей было не до того, да и мне тоже, и потом, я слишком устал, чтобы что-то предпринимать или даже просто думать о чем-либо. Здесь, в этом мире, все, через что мне пришлось пройти, не стоило ни гроша. Кто теперь мог понять меня? Только Дэн. Но он вернулся к семье. У нас с Дэном была общая тайна — дракон, о котором мы условились никогда не вспоминать. Мне по-прежнему казалось, будто все произошло из-за того, что мы выпустили тварь на волю. Какой смысл это объяснять? Никакого. Разве я мог снова приняться за работу и делать вид, словно ничего не произошло?
Дэвид все время забирался ко мне в комнату и шуровал среди моих вещей. Трудно поверить, но у меня остались кое-какие мелочи в память о пережитом горе. Кусочек бечевки, обрывок парусины и несколько пястных косточек: одна принадлежала Тиму, а остальные могли быть чьи угодно. Какая разница? Все прочее у нас отобрали, когда подняли на борт корабля.
— Убирайся отсюда, я сказал! — прогонял я брата.
— Дэвид, оставь его в покое. — Это уже матушка звала его.
Снизу доносились голоса — звуки нормальной жизни.
Словно тяжелый камень давил мне грудь. Я выходил из своей комнаты, только когда внизу становилось совсем тихо. Матушка приносила мне еду, и я лениво ковырялся в той пище, за которую в шлюпке отдал бы все на свете. Мучился несварением желудка. Матушка не переставала настаивать, чтобы я наконец вышел из своего добровольного заточения: приходила, садилась на кровать, гладила меня по голове и рассказывала, что все интересуются моим здоровьем и передают наилучшие пожелания.
— Я тебе яичко куриное сварила.
— Я уже не маленький, — отвечал я и вновь погружался в поток времени: день и ночь, тьма и свет, шум и тишина, комната и шлюпка накладывались друг на друга, не оставляя никакого зазора.
Я лежал свернувшись калачиком, точно еж зимой в своей норе, а мир снаружи продолжал существовать, невзирая на меня, как рай над небесами, как океан воздуха над морской пучиной. Мне стала доступна мудрость котов и старых собак, которые прогоняют сном свои беды. Если я и пробуждался, то лишь затем, чтобы погрузиться обратно в сон. Я находился в этом состоянии даже когда бодрствовал и разгуливал туда-сюда, чтобы доставить иногда радость матушке. Я робко сползал вниз — забавлялся с едой, приносил уголь, присматривал за Дэвидом. Это было несложно. Мой брат был спокойным ребенком, и я вызывал у него глубочайший интерес. Ему доставляло особое удовольствие изучать мое лицо самым тщательным образом, задумчиво хмуря брови. Когда же это ему надоедало, Дэвид принимался радостно болтать со своим игрушечным поездом — длинной красной деревянной штукой по имени Доб, которую смастерил Чарли Грант. Малыш уже научился выговаривать не только «мама» и «папа», но также «штаны», «люлька», «собачка» и «детка», «пить» и «дождь». А еще «нет» — это слово он повторял часто. Больше ничего было не разобрать — обычный детский лепет. За сидение с Дэвидом матушка многое мне прощала, к тому же присматривать за братом я мог и не выходя из своего «ежового» состояния, так что это занятие стало моим главным делом на долгое время, пока я продолжал дрейфовать, окутанный мягким покрывалом бездумной, равнодушной и до одури скучной праздности. Ужас шевелился глубоко внутри, точно огромный кит.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.
Вторая часть романа "Мне бы в небо" посвящена возвращению домой. Аврора, после встречи с людьми, живущими на берегу моря и занявшими в её сердце особенный уголок, возвращается туда, где "не видно звёзд", в большой город В.. Там главную героиню ждёт горячо и преданно любящий её Гай, работа в издательстве, недописанная книга. Аврора не без труда вливается в свою прежнюю жизнь, но временами отдаётся воспоминаниям о шуме морских волн и о тех чувствах, которые она испытала рядом с Францем... В эти моменты она даже представить не может, насколько близка их следующая встреча.
Они встретили друг друга на море. И возможно, так и разъехались бы, не узнав ничего друг о друге. Если бы не случай. Первая любовь накрыла их, словно теплая морская волна. А жаркое солнце скрепило чувства. Но что ждет дальше юную Вольку и ее нового друга Андрея? Расставание?.. Они живут в разных городах – и Волька не верит, что в будущем им суждено быть вместе. Ведь случай определяет многое в судьбе людей. Счастливый и несчастливый случай. В одно мгновение все может пойти не так. Достаточно, например, сесть в незнакомую машину, чтобы все изменилось… И что тогда будет с любовью?..
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Страдание. Жизнь человеческая окутана им. Мы приходим в этот мир в страдании и в нем же покидаем его, часто так и не познав ни смысл собственного существования, ни Вселенную, в которой нам суждено было явиться на свет. Мы — слепые котята, которые тыкаются в грудь окружающего нас бытия в надежде прильнуть к заветному соску и хотя бы на мгновение почувствовать сладкое молоко жизни. Но если котята в итоге раскрывают слипшиеся веки, то нам не суждено этого сделать никогда. И большая удача, если кому-то из нас удается даже в таком суровом недружелюбном мире преодолеть и обрести себя на своем коротеньком промежутке существования.
Начало XVII века. Голландское судно терпит крушение у берегов Японии. Выживших членов экипажа берут в плен и обвиняют в пиратстве. Среди попавших в плен был и англичанин Джон Блэкторн, прекрасно знающий географию, военное дело и математику и обладающий сильным характером. Их судьбу должен решить местный правитель, прибытие которого ожидает вся деревня. Слухи о талантливом капитане доходят до князя Торанага-но Миновара, одного из самых могущественных людей Японии. Торанага берет Блэкторна под свою защиту, лелея коварные планы использовать его знания в борьбе за власть.
Впервые на русском – новейшая книга автора таких международных бестселлеров, как «Шантарам» и «Тень горы», двухтомной исповеди человека, который сумел выбраться из бездны и уцелеть. «Это поразительный читательский опыт – по крайней мере, я был поражен до глубины души», – писал Джонни Депп. «Духовный путь» – это поэтапное описание процесса поиска Духовной Реальности, постижения Совершенства, Любви и Веры. Итак, слово – автору: «В каждом человеке заключена духовность. Каждый идет по своему духовному Пути.
Джеймс Джойс (1882–1941) — великий ирландский писатель, классик и одновременно разрушитель классики с ее канонами, человек, которому более, чем кому-либо, обязаны своим рождением новые литературные школы и направления XX века. Роман «Улисс» (1922) — главное произведение писателя, определившее пути развития искусства прозы и не раз признанное лучшим, значительнейшим романом за всю историю этого жанра. По замыслу автора, «Улисс» — рассказ об одном дне, прожитом одним обывателем из одного некрупного европейского городка, — вместил в себя всю литературу со всеми ее стилями и техниками письма и выразил все, что искусство способно сказать о человеке.
Впервые на русском – долгожданное продолжение одного из самых поразительных романов начала XXI века.«Шантарам» – это была преломленная в художественной форме исповедь человека, который сумел выбраться из бездны и уцелеть, разошедшаяся по миру тиражом четыре миллиона экземпляров (из них полмиллиона – в России) и заслужившая восторженные сравнения с произведениями лучших писателей нового времени, от Мелвилла до Хемингуэя. Маститый Джонатан Кэрролл писал: «Человек, которого „Шантарам“ не тронет до глубины души, либо не имеет сердца, либо мертв… „Шантарам“ – „Тысяча и одна ночь“ нашего века.