Зверь на престоле, или правда о царстве Петра Великого - [6]

Да уж — нехорошо…

Так всегда было принято поступать у них со своими согражданами и даже в еще более массовом порядке: «В Германии при подавлении крестьянского восстания 1525 г. казнили более 100 000 человек» [63, с. 16].

Так расправлялись они со своими гражданами. Но по отношению к своим врагам германцы были куда как менее щепетильны. Некогда обитавшие в степях Причерноморья их предки:

«С неприятельской головы… снимали кожу…» [80, с. 27].

«После этого она употребляется как утиральник… Тот, кто владеет наибольшим числом таких утиральников из кож с неприятельских голов, почитается доблестнейшим человеком» [80, с. 27]. Они даже: «…приготовляли себе из неприятельских человеческих кож плащи, в которые и одевались; для этого кожи сшивались вместе, как козьи шкурки» [80, с. 27].

Такова эта самая заграница, на все лады нам настойчиво расхваливаемая и теперь. И это именно у них за безбилетный проезд в общественном транспорте можно схлопотать удар полисмена дубинкою по голове — у нас такое не привьется: мы не тот сорт народонаселения, который можно было бы так запросто лупцевать, где ни попадя, совершенно не рискуя при этом нарваться на адекватный ответ.

Но в варварстве, однако ж, всегда почему-то обвиняют именно нас. И даже жертвы русской революции, в которую вложены деньги, между прочим, в своей основе именно западноевропейских и американских налогоплательщиков, приписывают почему-то нам же. То есть стороне пострадавшей. И пострадавшей именно от интернационала, захватившего в России власть с их же помощью. Однако ж вот чего стоила революция у них. В данном случае во Франции: «…Французская революция пожрала, по разным оценкам, от 3,5 до 4,5 млн. человеческих жизней» [50, с. 103]. И это все притом, что: «…ко времени Революции население Франции составляло 25 млн. человек …этот урон был настолько значителен, что французская нация так и не смогла от него оправиться…» [50, с. 103].

Вот какими варварскими методами происходило это самоистребление и по сию пору столь странным образом восхваляемое самими французами, умилительно увековечившими его в своем собственном гимне:

«Затоплялись барки, чьи трюмы были набиты не принявшими новых порядков… И маленькие дети были брошены туда, несмотря на мольбы матерей. «Это волчата, — отвечала рота Марата, — из них вырастут волки»… женщин и мужчин связывают за руки и за ноги и бросают. Это называют «республиканской свадьбой»… Вооруженными палачами «расстреливались маленькие дети и женщины с грудными младенцами… расстреливали по 500 человек за раз…» [50, с. 102–103].

«…гильотинировались мальчики 13–14 лет, «которым, вследствие малорослости, нож гильотины приходился не на горло, а должен был размозжить череп»» [50, с. 104].

И все это производилось на площадях и под одобрительные возгласы огромной толпы!

Но подобное, что и понятно, если и совершалось уже теперь в нашу революцию, то лишь за глухими заборами и толстыми стенами чекистских казематов. Потому как если бы такая ретивость наших интернационалистов вырвалась бы тогда на улицу, то революционерам грозила очень быстрая и очень постыдная гибель — страшен русский бунт!

Но все вышеуказанные жестокости для Запада являлись всего лишь цветочками:

««В Медоне… существовала кожевенная мастерская для выделки человеческих кож; из кожи тех гильотинированных, которых находили достойными обдирания, выделывалась изумительно хорошая кожа наподобие замши… История, оглядываясь назад… едва ли найдет в целом мире более отвратительный каннибализм…»»[2][50, с. 103].

Но мы оглянемся не назад, но будем смотреть исключительно вперед! Ведь европейское варварство никуда не уходит, а ускоренно прогрессирует. Вот, например, какими кошмарами была отмечена теперь почему-то всеми позабытая поступь немецкого сапога по Европе еще в Первую мировую войну:

«В некоторые приграничные русские города вступили немцы и австрийцы. Поведение их было неописуемо — массовый грабеж, расстрелы заложников, насилия над женщинами…

Местом жуткой кровавой бойни стал Калиш. В официальном сообщении главного управления генерального штаба России сухо перечислялись только считанные злодеяния, совершенные по приказу немецкого командования: «Когда президент города Буковинский, собрав с населения по приказу генерала Прейскера 50 тысяч рублей, вручил их немцам, то был тотчас же сбит с ног, подвергнут побоям ногами и истерзанию, после чего лишился чувств. Когда же один из сторожей магистрата подложил ему под голову свое пальто, то был расстрелян тут же у стены. Губернский казначей Соколов был подвергнут расстрелу после того, как на вопрос — где деньги — ответил, что уничтожил их по приказанию министра финансов, в удостоверение чего показав телеграмму». Местных жителей расстреливали на каждом шагу — «трупы лежат неубранными на улицах и в канавах… За нарушение каждого постановления генерала Прейскера приказано расстреливать десятого».

Люди 1914 года были потрясены — вести о чудовищных зверствах потоком шли из Бельгии, Франции, России, отовсюду, куда ступал кованый сапог немецкого солдата. Мир еще не знал фашизма, Освенцима, Дахау, геноцида гитлеровцев, но уже тогда, в августе 1914 года, хорошо знали, что враг систематически нарушает законы и обычаи войны. Пытки и убийство пленных в руках немцев и австрийцев были не исключением, а правилом» [151, с. 63–64].