Зверь, который во мне живет - [76]

— Эллен, — сказал я.

Между тем Эскимос подобрался ко мне, обхватил меня двумя руками вокруг груди и сжал. Я почувствовал себя так, как описывают состояние при тяжелой закупорке сосудов: легкие перестают работать, потому что «слон» сидит у вас на груди и вы стопроцентно уверены, что сейчас умрете.

Эллен шагнула к Дюрану, и послышался новый хлопок — только теперь он прозвучал значительно громче, поскольку она вошла в комнату. Дюран сбился с шага, но продолжал двигаться вперед, держа шпагу перед собой.

Я обрушил серию ударов на голову Эскимоса, стараясь попасть по вискам и в глаза. Он плотно зажмурил глаза и сжал меня сильнее. Я почувствовал, как что-то ломается в нижней части спины. Короткое ребро. Ну и черт с ним — кому оно сейчас нужно?

Вновь выстрелил пистолет Эллен. Бэнг!

Мне хотелось крикнуть ей, чтобы она уносила отсюда ноги, но я понимал, что если расстанусь с тем воздухом, который еще оставался в моих легких, то новой порции уже не вдохну. Я перестал наносить удары и вдавил большие пальцы в глаза Эскимоса, однако он прижался лицом к моей груди. Периферийное зрение начало мне отказывать. Из другой солнечной системы я услышал глухой треск: чонк-чонк-чонк-чонк.

«Хеклер и кох».

Пайк. Тем ребятам не слишком повезло — они напали на Пайка. Можно гарантировать, что он испортил им настроение на весь день.

Я поднял руку вверх и ударил локтем по макушке Эскимоса. Острая боль пронзила мою руку — полетело еще одно ребро, из тех, что располагались выше короткого.

Пистолет Эллен вновь выстрелил. Бэнг! Дюран остановился и сделал шаг в сторону. Потом он упал.

Я вновь нанес удар локтем — и на сей раз Эскимос всхлипнул. Я врезал ему еще раз, и его хватка стала слабеть. Всякий раз, когда я поднимал руку, в локте вспыхивал жар — и я понимал, что кость сломана. Однако и это особого значения не имело. Вообще сейчас мало что имело значение. Жизненные приоритеты стремительно меняются, когда чувствуешь, что умираешь.

Теперь я видел лишь серые тени и ослепительно яркие вспышки. Я услышал еще один БЭНГ. Шестой по счету. Больше Эллен не сможет выстрелить. Я еще раз ударил Эскимоса — и он опустил руки. Я шарахнулся в сторону, втягивая в себя воздух, — в грудь как будто вонзились острые бритвы. Эскимос попытался встать, опираясь сначала на одну ногу, а потом на другую, посмотрел на меня мутными глазами, покачнулся и упал.

«Крутой сукин сын».

Доминго Дюран лежал на полу у ног Эллен. Она опустила пистолет. И плюнула на него. Она не шевелилась, не дрожала, не закрывала лицо. И не отступала.

Я подошел к ней, что заняло некоторое время. Далеко не все части моего тела работали так, как положено. Более того, я почему-то делал шаг в сторону, когда хотел двинуться вперед, к тому же мне ужасно хотелось блевать.

— Перри, — сказал я. — Перри.

Но тут послышался шум в коридоре, и я упал на ковер, пытаясь найти свой пистолет. Но у меня ничего не получалось, и я заплакал. Он обязательно должен быть где-то рядом. Я должен его найти, ведь игра еще не закончена. Она не может быть закончена до тех пор, пока мы не отыщем мальчика, вот только сюда идут бандиты, а я ничего не могу сделать, чтобы их остановить.

Мужчины в синих плащах с надписью «ФБР» или «ПОЛИЦИЯ» на спине ввалились в комнату с М-16 наперевес. Вместе с ними был О'Бэннон. Он увидел Эллен Лэнг, а потом меня и сказал:

— Ах ты, сукин сын.

Я помню, как улыбнулся. А потом отключился.

38

Это был один из тех редких случаев, когда я пожалел, что не курю. Я находился в палате Голливудской пресвитерианской больницы и наблюдал за медсестрами, точнее, за одной медсестрой, и ждал, пока застынет гипс на моем локте. При помощи металлической скобы они зафиксировали гипс так, чтобы он не касался тела. Мальчишка, который ждал, когда ему зашьют губу, спросил меня, как я умудрился такое сотворить со своим локтем, и я ответил, что сражался со шпионами. Я старался говорить погромче, чтобы меня слышала медсестра. Теперь мне не хватало только лондонского смога на плечах и сигареты, небрежно свисающей с губы, — тогда, вне всякого сомнения, она бы меня изнасиловала.

Сквозь вращающиеся двери вошел Пойтрас, а за ним О'Бэннон, игравший роль его тени. Пойтрас был большой и невозмутимый, он нес два пластиковых стаканчика с кофе. В его руках они больше походили на наперстки. О'Бэннон выглядел так, словно откусил большой кусок гамбургера и обнаружил в нем несвежее ухо. Все вокруг смотрели на Пойтраса. Даже врачи. Достойный экземпляр!

— О, какой чудесный сюрприз, — заявил я.

Пойтрас протянул мне один из стаканчиков.

— Черный, правильно?

— Черный.

Доктор намотал три слоя клейкой ленты на мои ребра, зафиксировал шиной руку и дал мне анальгетик, но когда я потянулся за кофе, мне было больно. Даже вождение машины превратится в настоящее приключение.

— Как мальчик? — спросил я.

Его нашли в кладовой на первом этаже. У него были завязаны глаза, и он не знал, что происходит.

— Более или менее, — сказал Лу. — Обработали руку, сделали уколы. Ну, ты знаешь. Мать отвела его в кафе. Он сказал, что хочет гамбургер.

Один из головорезов Дюрана бил мальчика по руке пестиком для колки льда, чтобы тот кричал. Я не знал, кто именно. Если мне улыбнулась удача, я его убил.