Зверь - [51]

— Хорошо поживает. Передает тебе привет.

— Спасибо. Если мне не изменяет память, то у неё скоро день рождения?

— Черт! Совсем забыл. Она ведь вас со Светланой приглашала. В субботу вас ждем.

— Вот так, пока сам не напросишься, ты и не вспомнишь про старых друзей. Обидел ты меня, Володя. До глубины души обидел. Ага. От кого, от кого, а от тебя я этого не ожидал.

— Ну, завыступал! — рассмеялся Рокотов.

— И смех мне твой непонятен. Что с тобой случилось, Володя? Ведь я тебя помню скромным, добрым и отзывчивым человеком. Откуда и главное когда в тебе появилась эта забывчивость, это безразличие к судьбам соратников по совместной борьбе? Неужто начальственное кресло до такой степени тебя испортило?

— Похоже, Сережа, у тебя сегодня хорошее настроение?

— Настроение — нарочно не придумаешь. Я вдруг понял, что не нужно создавать себе дополнительные трудности, а принимать жизнь такою, как она есть.

— Бог мой, какой глубоко научный вывод! — с сарказмом проговорил Рокотов. — Как тебя угораздило до него додуматься?

— Зря, Вова, иронизируешь. Именно к самым простым, казалось, лежащим под ногами, вещам люди приходят в последнюю очередь.

— Ну-ну. Как там Миша Краснов?

— А что Краснов? С ним-то как раз все в порядке. Он, в отличие от некоторых, всегда помнит и любит своих друзей. Работает юрисконсультом в Управлении авиации, спокоен, счастлив, набирает новые килограммы. А что это ты о нем вспомнил?

— Мне кажется, его тебе явно не хватает. Потому и переключаешься на других.

— А мне не кажется, я в этом уверен — у тебя слишком много свободного времени. Потому и пудришь мне мозги всякой глупостью. Демагог!

— Это я-то?! — очень удивился мой друг.

— Нет, Володя Путин. Что за глупый вопрос? Знаешь чем ты отличаешься от своего великодержавного тезки?

— И чем же, интересно?

— Тем, что он вешает лапшу на уши всему населению, а ты — конкретно мне.

— Ладно, Сережа, ко мне пришли. Завершим нашу дискуссию на очной ставке. Бывай!

— Будь здоров, Вова!

Вновь принялся за изучение дела. Дошел до актов судебно-медицинских экспертиз, внимательно их прочел и у меня возникло множество вопросов. Позвонил Ачимову.

— Николай Сергеевич, ты читал акты экспертиз?

— И очень внимательно.

— Что скажешь?

— Я хотел бы вначале услышать твое мнение, Сергей Иванович.

— У меня появились большие сомнения, что девочка была изнасилована.

— У меня тоже.

— Ты с экспертом говорил?

— Да, звонил. Он сказал, что и у Сунжикова характер телесных повреждений не подтверждает изнасилование.

— Срочно допроси его по обоим актам.

— Хорошо, сделаю.

— Как обстоят дела с поиском свидетелей?

— Только что допросил супружескую пару. Они не только видели Сунжикова и Субботину, но и познакомились и разговаривали с режиссером.

— И что же она им сказала?

— Зовут её Елена Николаевна. Работает на киностудии Горького. Снимает фильмы для детей и юношества.

— Каким же образом оказалась в нашем городе?

— Об этом они не говорили.

— Подвези протоколы их допросов.

— Хорошо. А ты, никак, сам решил заняться расследованием этого дела?

— Решил. Есть ещё вопросы, гражданин начальник?

— Нет, вопросов больше не имею. Рад поработать с тобой в одной команде.

— В таком случае, будь здоров, дружище!

После разговора с Ачимовым я ещё более укрепился во мнении, что кто-то затеял с нами опасную и непонятную пока игру. Ага. Уж не пытается ли этот некто вновь пустить нас по ложному следу. Очень на то похоже.

Глава шестая. Барков. Идея фикс

Это был то ли бал-маскарад, то ли шабаш нечистой силы. Гремела, визжала диссонирующая, с рваным ритмом музыка, усиливая душевную дисгармонию. Под неё дергались, будто марионетки, кружились, плясали, паясничали грубо размалеванные яркими красками смеющиеся маски. Во всем этом был какой-то непонятный, зловещий смысл. Хотелось убежать куда подальше. Но я понимал, что бежать некуда. То, что должно было случиться, случится именно здесь — в этой какофонии звуков, калейдоскопе отвратительных масок. Никогда я ещё не испытывал такого одиночества. Было страшно и жутко, будто присутствовал на собственных похоронах. На мне был совершенно нелепый костюм капуцина. Из-под короткой одежды торчали голые, покрытые буйной рыжей растительностью лодыжки. На ногах надеты черные тапочки. Я очень стеснялся своего костюма и сильно комплексовал. Бестолково толкался меж танцующими, не понимая, как, каким образом я здесь оказался, и с каждой новой секундой все более ощущал приближение страшной, роковой минуты. Маски показывали мне языки, хватали за одежду, волосы, улюлюкали. Но вот, музыка неожиданно смолкла.

— Какая великолепная массовка! — раздался наконец знакомый голос.

Маски расступились, и я увидел в конце зала Туманова. Он был настолько огромен и величественен, что я, в сравнении с ним, казался себе ущербным и ничтожным карликом. Он обозревал зал, будто полководец — поле сражения. Здесь все зависили от него и он это знал. Левой рукой он небрежно обнимал Ирина Шахову, в правой дымилась огромная сигара.

— Я хочу его видеть! — властно проговорил Туманов.

Маски мгновенно образовали круг, в центре которого стоял я, жалкий, вконец растерянный, не знающий куда себя деть.