Зверь - [13]

— Что-то ты Мани-мани больно говорливая стала. Не к добру это. Вставай, у нас к вам обоим разговор есть.

— А я чё? Я не чё, — забеспокоилась Поливанова. — Если Сенька опять что натворил, с него и спрашивайте. А я ничего не знаю.

— Ну-ну, знаем мы эти сказочки про белого бычка. Ты и прошлый раз ничего не знала.

— И прошлый раз не знала. За что вы меня обижаете, Дмитрий Константинович?! Чего я вам такого плохого сделала?! — запричитала Мани-мани.

— Кончай базар, Клава, — насмешливо проговорил я. — Ты ведь прекрасно знаешь, что меня этим не разжалобишь. Вставай.

— Отвернитесь, пожалуйста! — кокетливо проговорила она.

Я отвернулся, подошел к Игорю, прошептал ему на ухо:

— Возьмешь с этой шалавы объяснение. Главное — нас с тобой интересует прошедшая ночь.

— Понял, — кивнул он.

— Дмитрий Константинович, а мне можно в ванну? — спросила Поливанова. Теперь на ней было красивое цветастое платье с глубоким вырезом. За эти восемь лет она здорово сдала, постарела, располнела, но все ещё оставалась миловидной и аппетитной бабенкой.

— Можно, Клава, можно, — разрешил я. — Потом расскажешь этому молодому человеку все, что его будет интересовать.

— Хорошо, Дмитрий Константинович.

Мани-мани с Игорем ушли. Вернулся Зеленский. Теперь на тем было линялое, пузырившееся на коленях трико и клетчатая рубаха. Настроен он уже был миролюбиво. Покрутил головой, усмехнулся:

— Ну ты, в натуре, даешь! Так забазлал, что я от страха едва в окно не сиганул. У нас в армии старшина роты такие концерты откалывал. Ну.

— А ты в армии служил?

— Служил. С нее-то все и началось.

— В каком смысле?

— Врезал одному козлу капитану по морде и схлопотал два года дисбата. Ну и покатилось все в тартарары.

— Как это случилось?

— На танцах в солдатском клубе этот козел стал приставать к моей девушке. Я ему и так, и эдак — не понимает. Ну и не сдержался. А, что вспоминать! — махнул Семен рукой. — Ты-то зачем опять заявился?

— Разговор серьезный имеется.

— Да чистый я, начальник. Бля буду, чистый!

— Верю я тебе, Сеня. Но, похоже, кто-то на тебя имеет большой зуб.

— Не надо ля-ля, начальник, — зло рассмеялся Тугрик. — Туфта это. Фуфло. Знаю я ваши ментовские приемчики. Не на того напал. Понял?

— Дурак ты, Тугрик, и не лечишься. Я тебе когда-нибудь лапшу на уши вешал?

— Да вроде нет. Так с тех пор сколько воды утекло. Со временем люди меняются.

— Люди-то меняются — это верно, — согласился я. — Только ты не меняешься. Как был пеньком, так пеньком и остался.

— Почто оскорбляешь, начальник?! — обиделся Тугрик.

Теперь я был на все сто уверен, что Зеленский не совершал убийства. Есть у нас такое понятие, как улики поведения. Так вот, эти самые улики поведения Семена полностью подтверждали мою версию — кто-то пытается пустить нас по ложному следу. Определенно. И этот кто-то имеет веские основания подставить именно Тугрика. А это уже кое-что. И я решил играть в открытую. Спросил напрямую:

— А ты знаешь, что твоего бывшего подельника Свистуна убили?

— Ври больше! — вновь не поверил Тугрик. Однако глаза его обеспокоенно забегали.

— Нет, я так не могу работать! Сеня, откуда такое недоверие к родной ментовке?

— Я его вчера вечером видел живого и здорового. Этот хорек ещё нас переживет.

— Когда это было?

— Чего? — не понял Зеленский.

— Когда и где ты его видел, дубина?

— Где, где. Дома конечно.

— Он к тебе приходил?

— Да нет, у него дома. Я к нему вчера раза три заходил, но никак не мог застать. Уже часов в десять вечера застал.

— А зачем он тебе понадобился?

— Когда вы меня в прошлый раз взяли, то Свистун мне был должен десять «лимонов».

— В смысле — миллионов?

— Ну да, — кивнул Тугрик. — Тогда деньги другие были. Вернувшись с зоны, я ему напомнил о должке, сказал, чтобы вернул десять штук.

— В смысле — тысяч?

— Ну да. Он клятвенно обещал, что вернет. А потом, паскуда, стал от меня бегать. Ну вот я и пришел потолковать насчет картошки дров поджарить.

— Он был один?

— Один. Как увидел меня, козел, страшно напугался, затрясся весь и стал божиться, что завтра же отдаст все деньги с процентами.

— Где он рассчитывал достать деньги?

— Я без понятия. Он только сказал, что появился классный «бычок», которого «доить не передоить».

— Первый раз слышу, что быков стали доить.

— Так сказал Свистун. Я за что купил, за то и продаю.

— И что было дальше?

— Я ему пообещал, что если он и сегодня не отдаст долг, то я ему башку откручу. Он вновь меня заверил, что отдаст все с процентами. Достал бутылку водки и мы выпили. А потом я ушел. Вот и все.

— Всю бутылку выпили.

Тугрик усмехнулся, самодовольно как профессионал проговорил:

— Да мне бутылка, что слону — дробина. Я бутылкой опохмеляюсь. Правда, сам Свистун пил мало, говорил, что у него свидание с какой-то бабой.

— Когда ты от него ушел?

— Я на часы не смотрел. Но примерно в одиннадцать или в половине двенадцатого. А что?

— А то, что твоего дружка сегодня ночью у той самой бабы зарезали.

— Правда что ли?! — Сквозь землистый лагерный «загар» Тугрика явственно проступила бледность. Он, наконец, понял, что я вовсе не шучу. Так вот ты почему ко мне, начальник. Считаешь, что это я — Свистуна.

— Нет, я так не считаю. Но кто-то очень хочет, чтобы я именно так считал.