Зверь из Жеводана - [5]

Рассказывали старики еще и о чуме 1721 года, о появлении в Лангони знаменитого разбойника Мандрена и его шайки, а также о бунтах и волнениях в соседних городках, таких, как Сервьер, Сен-Шели и Мальзие, вызванных тем, что ученикам мастеров и подмастерьям за патент ремесленника и звание мастера установили слишком высокую плату. Но все это было нам известно лишь по рассказам старших...

Недород 1748-1750 годов, напротив, оставил в умах моих сверстников ужасные воспоминания. Я был зачат и рожден в тот страшный период, я был, так сказать, дитя голода. Чтобы раздобыть зерна для сева и дотянуть до нового урожая, мой отец был вынужден продать двух коров (а в то время у него и было-то всего две). Матушка выносила меня, родила и выкормила, хотя и она, и отец, и моя сестренка Жюльена, после моего рождения оторванная от материнской груди, в течение долгих месяцев питались лишь овсяной кашей да травой. Она, моя матушка, превратилась в бледную тень, в тихое, незаметное, слабое, измученное существо и так никогда и не оправилась от потрясения. В те времена, когда начинается моя история, настоящей хозяйкой в доме, хранительницей очага стала моя старшая сестра Жюльена, оставившая матери право молиться и утешать детей, когда те прибегали к ней со своими синяками и обидами.

В 1751 году наше семейство едва-едва окончательно не разорилось и не впало в нищету из-за того, что в наших краях началась эпидемия какой-то болезни, косившей овец и коз. Затем счастье как будто улыбнулось нам: годы с 1753 по 1758-й выдались на редкость урожайными, чудесным образом внезапно вырос спрос на шерстяные ткани, а следовательно, и на шерсть, из-за чего существенно поднялись цены и выросли заработки. К тому же Его Преосвященство епископ Мандский открыл дорогу на Манд, что позволило крестьянам продавать лес. Короче говоря, в нашем краю кое у кого завелись деньжата. Буржуа в Манде, Мальзие и Сен-Шели прямо-таки процветали, а мы, простые горцы, грубые мужланы и дикари, как нас называли богатые горожане, мы вновь вернулись к жизни. Тогда-то и появился Зверь.

В тот год, когда в наших горах начал свирепствовать Зверь, то есть в 1764 году, а именно в июне месяце, парламент Лангедока после целого года дебатов, проволочек, споров, пререканий, трений и разногласий в конце концов распространил на территорию провинции Ордонанс решение парламента города Парижа, по которому орден Иезуитов объявлялся распущенным и всякая его деятельность прекращалась. Многим роспуск столь прославленного монашеского ордена показался деянием кощунственным, богохульным. И то, что на Жеводан именно в это время обрушилось страшное бедствие, которое некоторые называли Бичом Божьим, показалось сторонникам иезуитов весьма естественным и своевременным, а их противники, напротив, считали, что это совсем некстати.

С другой стороны, гугеноты, исчезнувшие из селений, расположенных в горах Маржерид (благодаря стараниям отцов-иезуитов), не исчезли вовсе из всего Лангедока: в Севеннах, то есть очень близко от нас, их было еще довольно много. Их преследовали, на них натравливали легковерных простолюдинов, способных мгновенно обратить свою ненависть против кого угодно, так что в народе несчастных протестантов считали в принципе способными на все и в особенности на лютую месть тем, кто их столь жестоко преследовал. Некоторые, кстати, полагали, что никакого Зверя не было, а была банда озлобленных, потерявших человеческий облик гугенотов, которые творили свои черные дела и мстили таким образом католикам. И в самом деле, уж не был ли Зверь гугенотом?

В тот момент, когда чудовище появилось в Жеводане и принялось совершать убийство за убийством, только что была подана и рассмотрена кассационная жалоба по делу господина Каласа, приговоренного к колесованию и казненного за то, что якобы он, будучи протестантом, убил своего сына, который хотел перейти в католичество. Хотя в ходе слушания дела и было доказано, что Калас не мог совершить столь гнусное преступление, судьи не вняли голосу рассудка и осудили на казнь невиновного. В судьбе семьи несчастного Каласа принял большое участие Вольтер, приютивший у себя вдову с детьми и настоявший на пересмотре дела. И вот как раз в июне 1764 года кассационная жалоба была рассмотрена и удовлетворена, а в марте 1765 года Калас посмертно был полностью реабилитирован. Примерно в таком же состоянии находилось и дело Сирвена, обвиненного в 1764 году в том, что он убил свою дочь, желавшую перейти в католичество, и приговоренного к смертной казни. Сирвену, правда, повезло больше, чем Каласу, ибо ему удалось бежать, а Вольтер вновь подал кассационную жалобу. Кстати, через 5 лет, в 1769 году, Сирвен был полностью оправдан.

Однако в сознании низшего духовенства, мелких ремесленников, населявших городки Жеводана, судейских крючкотворов и простолюдинов и Калас, и Сервен оставались преступниками, попытки же их оправдать, а впоследствии и оправдание они считали ужасным богохульством, ко всему сопровождавшимся столь кощунственным деянием, как роспуск ордена Иезуитов. Таким образом, Зверя они считали олицетворением кары Господней, Бичом Божьим, обрушившимся на нечестивцев. Вообще для Франции то были довольно тяжелые времена: именно тогда, как мы узнали позднее, Лали-Толендаль, одни из самых неудачливых французских военачальников, потерпел поражение в Индии от англичан и начал, как говорится, свой путь на Голгофу. В те же годы вышла из тени мадам Любарри... Вы спросите, какая же тут связь с Жеводаном? Сумели ли крестьяне и в самом деле угадать истинную причину появления Зверя и его настоящую природу, ловя обрывки разговоров, что вели между собой крупные землевладельцы, богатые буржуа и представители сословия мантии, то есть судейские, когда те вполне определенно или лишь намеками высказывали свои подозрения? Мне кажется, что они мало что понимали в этих разговорах. Этих грубых и диковатых мужланов не касались, не интересовали и не тревожили несчастья обитателей городского дна, ссоры богатых цеховых мастеров со сборщиками налогов, нападения разбойников на таможенников, мешавших им провозить контрабандные товары, а также на сборщиков газели, то есть самого ненавистного из всех налогов – налога на соль. Крестьян не волновали слухи об ожесточенных схватках между сильными мира сего, о взаимной ненависти и вечных происках интриганов-судейских, об обвинениях, что выдвигали друг против друга католические священники и пасторы-протестанты; их не интересовали слухи о разврате и бесстыдстве, царивших при дворе и в больших городах. Не было ничего, что могло бы смутить и взволновать этих суровых, замкнутых и слывших не очень далекими людей. Но однаждыСейчас я изложу все известные мне факты и постараюсь сделать это наилучшим образом, полагаясь не только на память, но и на документы, газет ные статьи и рисунки того времени, которые я смог раздобыть. Должен признать, что я уже нахожусь в том возрасте, когда самая лучшая память нуждается в помощи. (Обо всех злодеяниях Зверя из Жеводана, которые упоминаются в этой главе, повествует также и господин Маньи де Мероль; рукопись его доклада хранится в Национальной библиотеке. О многочисленных убийствах в Жеводане сообщали «Курье д'Авиньон» и «Газет де Франс». Господин Пурше, кюре деревни Сен-Мартен-де-Бубо, опубликовал собранные им письма частных лиц, в которых описывались «подвиги» Зверя. К книге «История Зверя из Жеводана» мы адресуем читателя.) Итак, в первых числах июня 1764 года на молодую женщину, жительницу Лангоня, пасшую коров, напал какой-то хищный зверь. Он сбил бедняжку с ног, изодрал в клочья передник и корсаж, оставив на всем теле следы острых когтей. По словам чудом спасшейся женщины, напавший на неё зверь походил на волка, но голова у него была гораздо сильнее вытянута, пасть поражала своими размерами, а хвост – толщиной и пышностью. По спине у хищника шла широкая черная полоса... Было во всей этой истории и еще одно странное обстоятельство: собаки не залаяли и не вступились за хозяйку. Однако на помощь пастушке пришли, как не раз бывало во время стычек человека с волком, коровы. Обычно смирные буренки, низко опустив головы и выставив вперед грозные рога, пошли на хищника, чем и спасли хозяйку.