Звать меня Кузнецов. Я один. - [46]

Я, как прежде, слеп. Но губы сами

Сердцем шепчут: «Господи, прости».

Будучи членом КПСС с 1975 года (угораздило же по каким-то соображениям!), Ю. Кузнецов, тем не менее, уже тогда предчувствовал, что без Творца мир не существовал бы, и подспудно выстраивал свой творческий путь в направлении Неба. И путь этот сложился, по крайней мере, в рамках отпущенного Богом поэту осознания себя во вселенной и Вселенной в себе. Подтверждением тому может послужить книга «Русский зигзаг», в которой есть две ключевые вещи, подтверждающие, что поэт не очистился до конца от своего «Я», но приблизился к божественному и благодатному восприятию течения жизни. Первая вещь — это стихотворение «Крестный путь», раскрывающее содержание креста на обложке, креста, на котором нижняя косая перекладина расположена правым концом вверх. Разгадка этой «ошибки» проста: крест повёрнут к читателю тыльной стороной, на которой лирический герой распят за спиною Христа. И в этом состоит перебор в творческой гордыне Ю. Кузнецова, которая, на мой взгляд, сродни гордыне падшего ангела Сатанаила, вообразившего себя равным Богу. Поэт может, а, возможно, и должен быть сораспят с Христом, но рядом, а не на одном с Ним кресте.

Вторая вещь — это великолепно выполненный перевод «Слова о Законе и Благодати» первого именного литературного произведения, написанного митрополитом Илларионом. Как бы ни был уверен Ю. Кузнецов в своём творческом потенциале, он, осознавая великую ответственность перед этим шедевром, обратился к Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Алексию II, который и благословил работу по переводу.

Честно признаюсь, что до сих пор живёт во мне недоумение по поводу негативной реакции Ю. Кузнецова на мои стихи, вошедшие в книгу «Аминь». Подборку этих стихов я передал редактору «Нашего современника» С. Ю. Куняеву, который, спустя месяц-полтора, сообщил мне при встрече, что, по договорённости с Ю. Кузнецовым, в журнале могут печататься только стихи, одобренные Юрием Поликарповичем. А в адрес моей подборки тот высказался категорично: дескать, пока я, Кузнецов, работаю в журнале, этот автор печататься не будет, и пусть он свои «Ау» публикует в другом месте. Итак, «Ау!..»:

Жизнь прошла под красным флагом.

Где ты, жизнь моя, ау!..

Эхо мечется зигзагом:

Не поймёт, кого зову.

Я картавому портрету

Поклонялся — не юлил.

И летела жизнь по ветру…

Ветер, кто тобой рулил?

Ослеплял азарт полёта,

Флаг трубил над головой.

Где ты, жизнь? Кругом — болото.

Видно, ветер был кривой.

Не безбожья ли отрава

Так запутала твой след?

Эхо — слева, эхо — справа.

Эхо есть… Ответа нет.

Ни досады, ни обиды на реакцию Ю. Кузнецова во мне не было и нет до сих пор. Возможно, это была ревность за то, что какой-то Гусаров покусился на тему, которую принялся осваивать сам мэтр Кузнецов. Как бы то ни было, мы, Гусаров и Кузнецов, оказались Божьим промыслом повязаны творческими узами. Узы эти были подкреплены в дальнейшем опять-таки именем Святейшего Патриарха. Первое издание книги «Аминь» состоялось в 2005 году, а в 2007 году вышло второе (дополненное) издание, причём повторное издание вышло по благословению Патриарха, который также благословил чуть позже издание и двух моих детских книжек — «Колоколики» и «Праздничные загадалки».

После похорон Ю. Кузнецова я написал в память о нём стихотворение «Панихидное», которое предложил в журнал «Наш современник». В журнале его печатать не стали — без всяких объяснений. Возможно, редактор зачислил Юрия Поликарповича в штат журнала навечно, и, свято храня память о нём, «этого автора» допускать на страницы журнала не захотел. Простите, Станислав Юрьевич, если я ошибся. Тем не менее, позволю себе сейчас донести свои прощальные строки до своего сокурсника-семинариста Юрия Поликарповича Кузнецова, поэта, блистательно завершившего поэтический 20-й век и сумевшего заглянуть в век 21-й, но так и не сумевшего услышать раскрывающегося Неба.

Панихидное

        Памяти Юрия Кузнецова

1

Божьей милостью поэту

Слово — жизнь,

А жизнь как брод.

Послужил ты белу свету

И отправился на тот.

Гроб великий

В Малом зале

Ширью — в небо,

Болью — в Русь…

Никого сюда не звали,

Сам пришёл,

Стою — молюсь.

Слово — Бог,

И, слава Богу,

Что прощальных слов в обрез,

Что в последнюю дорогу

Ты уходишь без помпез.

Ни соплей, ни слёз фальшивых,

Ни развесистых речей.

Только горечь скорби в жилах.

Ты теперь уже ничей.

Слева — дочь,

Вдовица справа —

Суть земных твоих следов.

И твоя отныне слава —

Память их

И крест Христов.

2

Как пел, так и жил ты — упрямо.

А умер ли? — это вопрос.

Под своды воскресшего храма

Ты Господу душу принёс.

Два Ангела светлых крылато

Её к алтарю вознесли,

Где раб Александр когда-то

Венчался рабе Натали.

Но ты в этот храм не венчаться —

Рыдать покаянно пришёл.

И вместе с тобой домочадцы

С мольбами глядят на Престол.

И, скорбным смирением слиты,

Невнятно, порой невпопад,

Под глас панихидной молитвы

Кресты неумело творят.

Молитве внимая, послушай

Прозревшие помыслы их.

Не в них ли

Твой главный, твой лучший,

Тобой не начертанный стих?

Ты знаешь, о чём я тоскую,

Ты знаешь — что мне по плечу.

Но в гору твою Золотую

Карабкаться я не хочу.

Сомкнётся могильная яма,