Зульфагар. Меч калифа - [48]

— Анатолий Евгеньевич, — представился он. — Можно просто Анатолий… Вера подойти не сможет, просила, чтобы я взял над тобой шефство.

Анатолий легко перешел на «ты», сразу подчеркивая неформальность общения.

— Тут у нас встреча намечается, — слегка заикаясь, продолжал он. — Ты как насчет по пивку?

— Ваше политическое кредо? — мгновенно вспомнил любимую Мишкину шутку Калюжный. — Всегда!

— Ну и отлично. Пошли, нас уже внизу ждут…

Уже возле самого лифта они столкнулись с высоким, слегка сутуловатым улыбчивым мужчиной.

— Добрый день, Владимир Михайлович! — почтительно приветствовал его Анатолий. И уже в лифте, доверительно понизив голос, пояснил: — Вот это умница! Как говорится, не голова — Дом Советов.

На улице их и в самом деле уже поджидали. Анатолий представил друзьям Константина.

— А это наши бывшие сотрудники, сейчас в запасе, — пояснил он Калюжному. — Все работают в разных газетах.

— Сергей, — солидно протянул руку седой бородатый мужчина. — Газета «Континент».

— Михаил, — расплылся в откровенно искренней улыбке второй. — Газета «Версты».

— Игорь, — третий смотрел цепко, оценивающе. — «Российские вести».

— Церемониальную часть будем считать завершенной, — провозгласил Анатолий. — Ну что, к камню?

— Конечно, — вразнобой, но дружно отозвались собравшиеся.

По всему чувствовалось, что им предложили отработанный маршрут.

— Что это за камень? — поинтересовался Калюжный.

— Да там в свое время камень заложили, что там…

— …Будет город заложен, — перебив Анатолия, хохотнул Михаил.

— …В общем, памятник, погибшим на Соловках. Ну его в обиходе и называют просто Камнем.

Они спустились в подземный переход, пошли вдоль длинного ряда ларьков.

— Обрати внимание, Кость, что мы находимся в одном из московских центров реализации наркотиков, — тронул его за руку Игорь. — Вон посмотри: это торговцы, вон те — охрана, а вон и покупатели…

Глядя на людей, на которых указывал журналист, Калюжный был ошеломлен. Он увидел, как буквально на мгновение сошлись те, кого назвали торговцем и покупателем — и разошлись в разные стороны.

— Что, прямо тут, на Лубянке? — переспросил Константин.

— Совершенно верно, прямо здесь, — подтвердил Игорь.

— Но почему же их всех не того… К ногтю?

— Да мы в своей газете пытались как-то провести кампанию, — с досадой делился журналист. — На какое-то время их разогнали, но потом опять вернулись. Кусок-то лакомый, место прикормленное, а доказать преступление очень трудно… Торговец, например, может держать кулечек в порошком, скажем, во рту. Чуть что — плюнул в урну и попробуй доказать, что это его…

Между тем Анатолий подошел к одному из ларьков, заглянул в окошко. Сидевшая там девушка, похожая на кореянку, разулыбалась ему как старому знакомому.

— Элечка, нам пять бутылок пива… Ты, Костя, какое предпочитаешь?

— Да какое возьмешь — я в нем пока не разобрался.

…День продолжался. Возвращаться в Моздок Калюжному предстояло только через два дня — оформляя себя командировку, он рассчитывал побывать на похоронах друга. Но теперь, после вчерашнего визита, передумал, а потому времени у него было в достатке.

Чечня. Лагерь пленных

Разведчик Мустафа — пленный подполковник — бунт — казнь

Повинуясь короткой команде, пленные — торопливо и в то же время тусклообреченно — вытянулись в одну неровную шеренгу. Они стояли молча — худые, хмурые, изможденные, с обветренными и темными (от солнца, усталости и душевной подавленности) лицами, в заношенной одежонке… Мужчины небритые, женщины кое-как причесанные — находящийся в неволе человек редко печется о своей внешности. Особенно если знает, что само его существование на белом свете теперь едва ли не полностью зависит от прихоти любого из этих тупых ограниченных жестоких мордоворотов, что, скаля зубы, сейчас стоят, сытые и вооруженные до зубов, перед ними.

Обводя пленных взглядом, Мустафа испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, он в полной мере отдавал себе отчет, что такие лагеря необходимы и неизбежны, что это неотъемлемая составляющая действительности, что в них содержатся в абсолютном своем большинстве враги ислама и всего мусульманского мира, а следовательно, и его личные враги.

Говоря, даже мысленно, что это, опосредованно, его личные враги, Мустафа лукавил перед своей совестью, и отдавал себе отчет, что лукавит. Ну да только если еще признать, что здесь немало людей случайных… Нет, пусть лучше будем считать, что здесь только враги и мною в моем сочувствии к ним движет исключительно милосердие… Ниспошли, Всемилостивейший Аллах, мне, ничтожному, свое Высокое прощение за мягкосердие к неверным!..

Но с другой… Ему, кадровому офицеру-разведчику, находящемуся здесь со специальной миссией, офицеру, неоднократно и подолгу жившему в европейских странах, претило то, что по долгу службы приходится заниматься и этими лагерями. Да, признавал Мустафа, воевать в белых перчатках невозможно. Невозможно! Но очень хочется. Во всяком случае, ему лично. Несомненно, в разведке, в том числе и его страны, имеется вполне достаточно людей, которые с удовольствием занимаются грязными делами. Мустафа к таковым себя не причислял.