Зубы дракона - [10]

И вот они встретились в габсбургской столице, два юноши, у которых было слишком мало денег на приличную жизнь. Юхану Габриэлю было тогда двадцать, Сёльве уже исполнился двадцать один.

Но настроение у них было отличное. Юхан Габриэль нашел себе новый и столь же недоступный объект воздыханий, а Сёльве…

У Сёльве была мандрагора, которую никто не видел.

Только одно омрачало его счастье.

Мандрагора, казалось, была к нему совершенно безразлична.

Но хорошо хоть то, что и враждебности она не выказывала, Сёльве, который все лучше понимал явления вне обычного мира, уверенно чувствовал, что мандрагора просто ждет своего времени.

Она ждет чего-то.

Но чего? Этого Сёльве понять не мог.

Долгими часами просиживал он, держа перед собой мандрагору и разглядывая ее «лицо», образуемое расплывчатыми, полустершимися линиями на «голове» корня. «Руки» и «ноги» спускались по его руке, а концы корешков, которые могли бы быть пальцами ног, щекотали запястья. Но в мандрагоре не было заметно никакого движения. Он пытался говорить с ней, пробовал повелевать ей, чтобы мандрагора творила для него чудеса.

Но мандрагора оставалась безмолвной.

3

Вена была культурным центром Европы. Там жил Гайдн, там жил старина Глюк, которого Сёльве считал скучным, вернее, — его музыку, ведь он никогда не встречал великого композитора лично. А еще там жил друг Гайдна, четырнадцатилетний вундеркинд по имени Вольфганг Амадей Моцарт. Сёльве однажды побывал вместе с Юханом Габриэлем на его концерте, который произвел на него большое впечатление. Он видел самого себя в центре всеобщего внимания, играющего удивительную мелодию. «Вот чего он когда-нибудь добьется, — подумал Сёльве. — Славы и власти…»

Поразмыслив, он отказался, однако, от этой мысли, решив, что мир музыки не для него. Ему нужно идти другими путями и занять другое место в жизни.

Двое бедных юношей, какими были он и Юхан Габриэль, не могли жить роскошной жизнью верхушки общества. Но они могли бродить по Вене, рассматривая ее достопримечательности — архитектурные, скульптурные, художественные. Этим они и занимались, и во время одной из прогулок Юхан Габриэль доверил другу историю своей последней неосуществимой влюбленности. Это была Сусанна Фрид — жена врача. Боже мой, как же был влюблен Юхан Габриэль!

Муж ее отличался страшной ревнивостью, поэтому Юхану Габриэлю приходилось держаться на расстоянии, к чему он, впрочем, вполне привык. Конечно, этот роман породил огромное количество прекрасных стихотворений и писем, написанных под явным влиянием Руссо, которые никогда не отправлялись. В то время поэт был сильно увлечен Руссо и его идеями.

Сёльве подумывал над тем, не стоит ли ему пожелать эту Сусанну Фрид для своего друга. Чтобы она действительно пришла к Юхану Габриэлю. Но потом он отказался от идеи. С одной стороны, его товарищ наверняка в ближайшем будущем переключится на новую любовь, с другой — Сёльве опасался таким образом привлечь к себе внимание.

И потом, ему ведь надо было подумать и о собственной карьере.

Языку он обучился быстро. С работой в канцелярии у шведского торгового консула он справлялся хорошо, но она казалась ему скучной. Тем не менее, для консула он стал бесценной находкой, потому что все его начинания завершались благодаря сверхъестественным способностям Сёльве удачно. Консул был доволен и, не зная, какую змею он вскармливает, повысил Сёльве в должности, сделав его своим личным секретарем.

Это было неплохо, но для Сёльве явно недостаточно.

Он хотел большего.

А что до возвращения домой к лету, то он, конечно, никуда не поехал. Он написал пространное письмо о своих успехах, о том, что никак не может прервать свою карьеру. И о своих планах вернуться домой высокопоставленным чиновником и уж тогда поселиться там, где этого пожелают родители или бабушка Ингрид. Если его отцу будет угодно, чтобы он продолжал помогать семейству Оксенштерн, он готов к этому, ну а если надо наследовать Гростенсхольм, то и это ему подходит, так как ему всегда нравилось в Норвегии, и он наверняка сможет принести там пользу.

Потом он получил ответное письмо. Родители и бабушка были довольны его решением, но ему не следовало бы затягивать свой приезд. Ульвхедин к этому времени уже умер в возрасте 97 лет, да и Ингрид была далеко не молода.

Они не написали, что Ульвхедин умер счастливой смертью, напившись на пирушке, которую они устроили с Ингрид в Гростенсхольме. Старый боец так и не очнулся от опьянения, и все были согласны, что он умер достойной смертью. Что ж, может быть, и не все разделяли это мнение, но ни церковь, ни моралисты так ничего и не узнали.

«Вот и нет этой скотины, — подумал довольный Сёльве. — Отныне больше не надо было бояться разоблачения при встрече!»

Теперь он и сам мог разглядеть желтые пятна в своих глазах. Они его беспокоили и волновали. Иногда он, напротив, впадал от них в восхищение. Ведь здесь, в Вене, его никто не знал.

Он начал постепенно выходить из круга общения Юхана Габриэля Оксенштерна, опасаясь, что он и его друзья заметят происходящие в нем перемены.

Отдаление не создало никаких проблем, потому что они с годами незаметно стали друг другу чужими. В последний раз они встретились вечером, потому что Сёльве не хотел подставлять глаза яркому австрийскому солнцу.