Зубы дракона - [70]

– Ты не собираешься представить мне своего компаньона?

– Он – никто, – ответила Миранда Лапхэм, мотнув головой так, что ее локоны очаровательно качнулись. Он взяла Хантингтона за руку. – Пойдем, Коллис, мы прекрасно пообедаем, и ты сможешь рассказать мне новости из Вашингтона. Столько всего нужно сделать! Тебе, конечно, придется найти для меня дом и снабдить кое-чем…

Они ушли под руку в столовую, а ошеломленный Джонсон остался сидеть, где сидел.

На следующее утро в восемь часов, чувствуя себя так, будто он за несколько месяцев прожил целое десятилетие, он сел на идущий на восток поезд «Юнион Пасифик»; все десять ящиков уложили в громыхающий багажный вагон.

Монотонность путешествия была как нельзя более приятной, и Джонсон наблюдал, как пейзаж за окном становится все зеленее. Верхние листья дубов, кленов и яблонь говорили о наступлении осени. На каждой остановке он выходил и покупал местные газеты, замечая, как в передовицы просачивается восточная точка зрения на индейские войны и на разные другие вопросы.

Утром четвертого дня он телеграфировал из Питтсбурга Копу, сообщая, что выжил и хотел бы явиться к нему поговорить; о ящиках с костями он не упомянул. Потом Джонсон телеграфировал своим родителям и попросил, чтобы этим вечером за ужином приготовили еще одно место.

Он прибыл в Филадельфию 8 октября.

Четыре встречи

На вокзале Джонсон нанял человека с пустым фургоном зеленщика, чтобы тот привез его к дому Копа на Пайн-стрит в Филадельфии. Поездка была недолгой, и по прибытии обнаружилось, что Копу принадлежат два примыкающих друг к другу похожих каменных трехэтажных дома: один был жилым, во втором находились частный музей и кабинеты. Самое удивительное – Коп жил всего в семи-восьми кварталах от Риттенхаус-сквер, где мать Джонсона уже готовилась к появлению сына.

– Который дом – жилой? – спросил Джонсон хозяина фургона.

– Не знаю, но думаю, этот парень вам подскажет, – ответил тот, показывая куда-то.

«Парнем» был сам профессор Коп, который прыгал вниз по ступенькам.

– Джонсон!

– Профессор!

Коп крепко пожал ему руку и решительно заключил в твердые объятья.

– Вы живы и…

Он заметил брезент в задней части фургона:

– Возможно ли?

Джонсон кивнул:

– Это не было невозможно – пожалуй, лучше ответить так.

Ящики перенесли прямиком в музейную половину владений Копа. Миссис Коп пришла с лимонадом и вафлями, и все уселись. Хозяева охали над историями Джонсона, волновались из-за его внешности, восклицали над его ящиками с костями.

– Я велю секретарю расшифровать все записи о ваших приключениях, – сказал Коп. – Нам понадобятся доказательства того, что кости, которые мы раскопали в Монтане, – те самые, что теперь находятся в Филадельфии.

– Возможно, некоторые сломались, потому что фургон и ящики сильно трясло, – сообщил Джонсон. – К тому же некоторые кости могут оказаться с дырами от пуль и с отколотыми кусками, но по большей части все они здесь.

– Зубы бронтозавра? – спросил Коп; руки его возбужденно подергивались. – Зубы все еще у вас? Это может бросить на меня тень, но я беспокоился о них с того дня, как мы услышали, что вы убиты.

– Ящик здесь, профессор, – сказал Джонсон, найдя ящик с пометкой Х.

Коп тут же его распаковал, поднял зубы один за другим и очень долго пристально смотрел на них как зачарованный. Потом выложил в ряд, как делал это на сланцевом утесе много недель тому назад, почти в двух тысячах милях к западу отсюда.

– Поразительно, – сказал он. – Совершенно поразительно. Маршу еще много лет трудно будет с этим сравняться.

– Эдвард, – заметила миссис Коп, – не лучше ли нам отослать мистера Джонсона домой, к его семье?

– Да, конечно, – ответил Коп. – Им, наверное, не терпится вас увидеть.

Отец Джонсона тепло его обнял.

– Благодарю Бога за твое возвращение, сын.

Мать, стоя наверху лестницы, с плачем сказала:

– Из-за бороды ты выглядишь ужасно вульгарным, Уильям. Избавься от нее немедленно.

– Что случилось с твоей губой? – спросил отец. – Ты ранен?

– Индейцы, – ответил Джонсон.

– По-моему, это следы зубов, – сказал брат Эдвард.

– Так и есть, – ответил Джонсон. – Индеец забрался в фургон и укусил меня. Хотел проверить, каков я на вкус.

– Укусил тебя за губу? Он что, пытался тебя поцеловать?

– Они дикари, – ответил Джонсон. – И непредсказуемы.

– Тебя поцеловал индеец! – сказал Эдвард, хлопая в ладоши. – Тебя поцеловал индеец!

Джонсон закатал штанину и показал всем шрам в том месте, где его ногу пронзила стрела. Потом предъявил обломок стрелы.

Он решил не рассказывать о многих деталях и ничего не сказал об Эмили Уильямс – или Миранде Лапхэм, или как там ее звали на самом деле. Зато рассказал, как хоронил Жабу и Маленького Ветра.

Эдвард ударился в слезы и убежал наверх, в свою комнату.

– Мы просто рады, что ты вернулся, сын, – сказал отец, внезапно сделавшись на вид намного старше прежнего.

Осенний семестр уже начался, но декан Йельского университета все равно разрешил Джонсону приступить к занятиям.

Уильям не отказал себе в драматическом эффекте: облачился в западную одежду, прицепил свой пистолет и в таком виде вошел в столовую.

Все в комнате затихли. Кто-то сказал: