Зуб мудрости - [7]

Шрифт
Интервал

– умные, другие – дураки. Одни – добрые, другие – змеи подколодные. Одни – талантливые, другие – как дедушка Степан. Поэтому белые не могут ужиться с черными в Нью-Йорке. А русские еле терпят евреев в Москве.

– Равенство бывает только на кладбище, – говорит дедушка Сема. – Но и там пытаются выделиться памятниками.

Сучка – далматский дог и наша дворняга Бобик только подтвердили, что нам забивали голову глупостями о том, что в СССР все равны.

Дача у соседей была огорожена высоким забором. Генерал сам лично проверил, нет ли в нем щелей. Заперли ворота и калитку и спустили с поводка свою недотрогу с розовыми глазами. Пусть, мол, порезвится на воле, побегает среди кустиков. А то все на поводке да на поводке. Пускай и для нее будет дача.

Генерал все учел. Кроме одного. Характера нашего Бобика. Маленький, кудлатый, линючий, вдвое меньше далматского дога, Бобик показал, какой он сердцеед.

Прорыл подкоп. Пробрался к соседям в сад, подкрался к невинно резвившейся среди кустиков породистой сучке, сделал ей «рыбий глаз», сказал пару ласковых слов, и недоступная красавица растаяла, потеряла свою гордость и, как самая обычная баба, сдалась.

Делайте со мной, мол, что хотите.

И наш Бобик сделал. Он, негодяй, туго знал свое дело.

Генеральша наткнулась на развратную парочку, когда у них уже дело подходило к концу. Что-нибудь предпринять, чтоб спасти суку, было поздно. Генеральша только метнула в них ком земли, и наш Бобик, гордый кавалер, еще огрызнулся на нее, показав клыки, от чего генеральше сделалось дурно. И бросился, как нашкодивший кот, в подкоп, заскочил в наш дом и тихо-тихо забрался под кресло к бабушке Симе.

Дальше начались крупные неприятности для дедушки Семы. Сначала генерал норовил избить деда своей палкой, и дедушка вместе с бабушкой и соседями еле уговорили его успокоиться и не делать глупостей. Ибо не дедушка Сема попортил, их сучку – далматского дога, а негодяй Бобик, и хозяин за собаку не отвечает. Это при Сталине все было наоборот. Тогда допускались нарушения социалистической законности. А теперь, когда «культ личности» разоблачен, не те времена. И вообще разжирели на народной шее, собак поразводили, живут, как помещики до революции жили, а тут для простого человека в продаже нет растительного масла, а вместо мяса – вонючая рыба под названием «серебристый хек». Сами ешьте эту рыбу! И собак своих ею кормите. И не троньте простую советскую собаку. То есть, Бобика.

Так кричал дачный народ и этим спас дедушку Сему от гене– ральской палки. Но не от последствий. Дедушка мой не спал несколько ночей. Из всего генеральского крика он запомнил одно:

– А на какие это денежки вы дачку себе такую отгрохали? Очень интересно знать. Вот пригласим сюда прокурора, пусть полюбопытствует.

Этого дедушка боялся больше всего. Всю жизнь ловчил, изворачивался, воровал, давал взятки – и с рук сходило. А тут паршивая собачонка подвела его прямо под монастырь. Если потрясут деда, не миновать ему на сей раз тюрьмы. Генерал не успокоится, пока не загонит его за решетку.

Но дедушка Сема тоже не промах. Он в войну, когда попал в плен к фашистам, даже гестапо провел за нос и убедил их, что он не еврей, а китаец. Потому и жив остался. Дедушка пригласил ветеринара, хорошо уплатил ему, привел его к генералу. Ветеринар на все лады нахваливал далматского дога и даже сказал, что такой красавицы в своей практике не встречал. Какое сердце выдержит? Генеральское ведь тоже – не камень. Оттаял генерал. Смягчился.

Сучке сделали аборт. В клинике. И ветеринар поклялся, что, так как успели вмешаться на ранней стадии, абсолютно никаких дурных последствий не предвидится. Порода сохранена.

Генеральская пара рыдала от счастья. Дедушка Сема устроил по случаю примирения вечеринку. С генералом. С его женой. И с их друзьями. Влетело это деду в копеечку.

Генерал упился, стал хвалиться боевыми подвигами, выкрикивал военные команды и, под конец, как маленький ребенок, намочил в штаны. При всем честном народе.

Дедушка Сема очень по этому поводу злорадствовал. Он, как он выражался, взял реванш.

А ветеринару пришлось уплатить кругленькую сумму. За которую можно было купить целую свору далматских псов.

Я сижу в московской квартире дедушки Семы и слушаю, как бабушка Сима возбужденно рассказывает о проделках Бобика на даче заглянувшим к ним соседям.

Дедушка с бабушкой и их гости пьют чай, а я сижу на диване и рисую. Бобик свернулся калачиком рядом со мной и дремлет, изредка подрагивая ушами. Мне даже кажется, что он слушает бабушкин рассказ о себе и вполне одобряет ее интерпретацию событий. А когда бабушка, по всей видимости, завирается, песик открывает один глаз, презрительно взглядывает на нее и издает недовольное рычание.

Честное ленинское! Мне это не показалось. Он, бесенок, все понимает. И все, что произошло дальше, только подтверждает мою догадку.

Умненький, гениальный проказник Бобик!

Бабушка Сима рассказывала горячо. С темпераментом. Не зря у нее черные усики на верхней губе. А у дедушки Семы лицо голое, как у китайца. И только на большой бородавке на щеке растут три длинных седых волоса. Как у кота.


Еще от автора Эфраим Севела
Мужской разговор в русской бане

Повесть Эфраима Севелы «Мужской разговор в русской бане» — своего рода новый «Декамерон» — по праву считается одним из самых известных произведений автора. В основе сюжета: трое высокопоставленных и неплохо поживших друзей, Астахов, Зуев и Лунин, встречаются на отдыхе в правительственном санатории. Они затворяются в комфортной баньке на территории санатория и под воздействием банных и винных паров, шалея от собственной откровенности, принимаются рассказывать друг другу о женщинах из своей жизни..


Моня Цацкес - знаменосец

«Эфраим Севела обладает свежим, подлинным талантом и поразительным даром высекать искры юмора из самых страшных и трагических событий, которые ему удалось пережить…»Ирвин ШоуО чем бы ни писал Севела, – о маленьком городе его детства или об огромной Америке его зрелых лет, – его творчество всегда пропитано сладостью русского березового сока, настоенного на стыдливой горечи еврейской слезы.


Легенды Инвалидной улицы

Инвалидная улица отличалась еще вот чем. Все евреи на ней имели светлые волосы, ну в худшем случае, русые, а у детей, когда они рождались, волосы были белые, как молоко. Но, как говорится, нет правила без исключения. Ведь для того и существует правило, чтобы было исключение. У нас очень редко, но все же попадались черноволосые. Ну, как, скажем, мой дядя Симха Кавалерчик. Но вы сразу догадались. Значит, это чужой человек, пришлый, волею судеб попавший на нашу улицу.Даже русский поп Василий, который жил у нас до своего расстрела, был, как рассказывают, огненно-рыжий и не нарушал общего цвета улицы.


Благотворительный бал

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мама

Повесть «Мама» представляет в развернутом виде «Историю о том, как сын искал свою маму...» из повести «Мраморные ступени», являясь в некотором роде ее продолжением.


Остановите самолёт – я слезу

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Блюз перерождений

Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.


Осенью мы уйдем

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Другое детство

ДРУГОЕ ДЕТСТВО — роман о гомосексуальном подростке, взрослеющем в условиях непонимания близких, одиночества и невозможности поделиться с кем бы то ни было своими переживаниями. Мы наблюдаем за формированием его характера, начиная с восьмилетнего возраста и заканчивая выпускным классом. Трудности взаимоотношений с матерью и друзьями, первая любовь — обычные подростковые проблемы осложняются его непохожестью на других. Ему придется многим пожертвовать, прежде чем получится вырваться из узкого ленинградского социума к другой жизни, в которой есть надежда на понимание.


Ашантийская куколка

«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.


Рингштрассе

Рассказ был написан для сборника «1865, 2015. 150 Jahre Wiener Ringstraße. Dreizehn Betrachtungen», подготовленного издательством Metroverlag.


Осторожно — люди. Из произведений 1957–2017 годов

Проза Ильи Крупника почти не печаталась во второй половине XX века: писатель попал в так называемый «черный список». «Почти реалистические» сочинения Крупника внутренне сродни неореализму Феллини и параллельным пространствам картин Шагала, где зрительная (сюр)реальность обнажает вневременные, вечные темы жизни: противостояние доброты и жестокости, крах привычного порядка, загадка творчества, обрушение индивидуального мира, великая сила искренних чувств — то есть то, что волнует читателей нового XXI века.