Зрячая ночь. Сборник - [55]

Последним кадром, собранным в коробку, оказалась единственная цветная фотография, дед их не любил, но Мишка все-таки вручил ему на Новый год новую камеру. Собственно, эта пленка была единственной, отщелканной на нее. А потом все вернулась на круги своя.

Мы стояли у елки все вместе. Мама в красивом платье цвета сентябрьской ночи. Дед в новой рубашке, слишком сильно выглаженной в рукавах. Мишка в обнимку с Верой, рыжеволосой красавицей в полосатом костюме из льна. Ее брат Леня, как всегда прекрасный, словно античный бог, с молодой женой, уже слегка беременной, но оттого налившейся особенной, томной красотой. И я, неуместная растрепа с мрачным кругом под каждым глазом, которые я с трудом отвела от Лени за мгновение до того, как камера пискнула и щелкнула, увековечивая нас.

Крышка со скрипом закрылась, скрывая от меня каждый снимок, делающий историю моей семьи зримой и живой. Историю, часть которой я бы очень хотела забыть. Слезы закипели в глазах, еще секунда и они наконец пролились бы. Возможно, это спасло бы меня. И уж точно уняло боль.

Но стук в дверь, резкий, как выстрел, лишил меня и этой малости.

5

На негнущихся ногах я поднялась с пола и пошла к двери. Слезы комом стояли в горле, мне было откровенно плевать, кто же там так назойливо просится внутрь, барабанит, мало что не кричит. Стук раздавался снова и снова. Я замерла, подойдя совсем близко, оставалось только потянуть ручку на себя. Но кошка, сидевшая по другую сторону окна, с трудом различимая в солнечных бликах давно немытого стекла, заставила меня остановиться. Всклокоченная, как после драки, она горбила спину и беззвучно открывала пасть, оголяя россыпь белых, острых зубов. Казалось, умей она говорить, то закричала бы на меня, требуя не двигаться, даже не думать открывать. Но следующий стук в дверь окончательно испугал ее, и кошка спрыгнула с откоса куда-то вниз, скрываясь в зарослях смородины.

Это место определенно сводило меня с ума. Возможность увидеть живого человека, пусть и нагло барабанящего в мою дверь, вмиг стала подарком судьбы. И я открыла. Там мог оказаться кто угодно — местный алкаш с острой розочкой из бутылки, малолетняя шпана, прознавшая о городской приезжей, участковый, решивший проверить мои права на нахождение здесь, или Леня, который вдруг понял, что я его единственная любовь. Алкаш при таком раскладе выходил самым безобидным посетителем.

Но на крыльце стояла старуха. Высокая деревенская бабка в черном вдовьем платье, с такой же косынкой, прикрывающей седые волосы. И никакого Лени.

— Здравствуйте. — Голос был хриплым, но все-таки он протиснулся по сдавленному слезами горлу. — Вы к кому?

— Ты что же, Черныховская внучка? — спросила бабка, впиваясь в меня на удивление чистым, острым взглядом.

— Да.

— Ну, значит к тебе я, здравствуй. — И присела на краешек старой, покосившейся завалинки. — Да ты садись, в ногах правды нет.

— Вы кто? — Непрошенная гостья с ходу начинала меня раздражать.

— Соседка я старинная, видела вчера в окно, приехал кто-то, дай, думаю, зайду, вдруг помощь нужна… — Зыркнула на меня и похлопала ладонью рядом с собой, садись, мол, чего стоишь?

Речь ее была правильной и совершенно не деревенской, и сама она, старая, но не сгорбленная старостью этой, не вписывалась в привычный образ старожилки захудалой провинции. Только мрачное платье да прозрачные пряди седых волос выдавали в ней человека прошлых времен.

Я осторожно присела на краешек завалинки, ощущая, как тепло от разогретого дерева передается и мне, успокаивает, согревает. Да и старуха не выглядела опасной. Скорее назойливой, но чего ожидать от человека, живущего в погибающей деревне, где и каналов, наверное, ловит всего два — один с новостями, второй с мыльными сериалами времен девяностых? Даже этот цепкий взгляд прозрачных глаз перестал меня тревожить. Ну, смотрит, пусть смотрит. Не стеклянная, не затрусь.

— А ты городская, да? — продолжала бабка, поглядывая мне за плечо, туда, где через приоткрытую дверь виднелась пыльная комната с горой вещей, выпавших из комода.

— Да, я здесь давно уже не была. Дом готовлю к продаже, — ответила и захлопнула дверь, благо до ручки оказалось только потянуться, не вставая с уютной завалинки.

По лицу бабки мелькнула тень разочарования. Ей определенно было интересно посмотреть, как жил усопший сосед, но потрошить быт деда перед незнакомой теткой я не планировала. Словно почуяв мое напряжение, бабка вдруг улыбнулась, ровный ряд белых зубов выглядел бы пугающим, не будь сейчас так легко заказать вставную челюсть, и проворно вытянула из-под лавки небольшой бидончик.

— Я вот тебе попить принесла, умаялась небось, с непривычки-то?..

Взгляд прозрачных глаз гипнотизировал, мне совершенно не хотелось пить, но я кивнула.

— Конечно, умаялась, вон, бледная вся, на, попей, доченька, попей…

Она наклонила бидон, сняла с него крышку и осторожно плеснула в нее чего-то желтого, терпко пахнущего. Я и не заметила, как белая ручка этой самой крышки оказалась в моих руках, как поднесла ее к губам, как послушно сделала первый глоток, ожидая почувствовать приторную сладость переваренных яблок, но питье оказалось прохладным, кислым и горьковатым.