Зрелые годы - [2]

За время болезни он позабыл работу прошлого года; но, главное, позабыл, сколь необычайно хороша она. Денкомб вновь погрузился в сюжет и был увлечен им, словно рукой сирены, туда, где в тусклой преисподней литературы, в застекленном водоеме искусства плавают странные молчаливые предметы. Он вспомнил свой замысел и отдал дань своему дарованию. Никогда еще его талант, в границах, отмеренных Денкомбу судьбой, не достигал такого совершенства. В этой книге он не избежал обычных своих огрехов, но было в ней и мастерство, которое — как понял он, но, увы, не поймет никто другой — их искупало. В той творческой мощи, которой он сейчас удивленно восторгался, брезжила надежда на возможную отсрочку. Эта мощь далеко не исчерпана: в ней есть еще жизнь, она еще послужит. Денкомб нелегко наработал мастерство, добывал его окольными путями, задним умом. Его творческая сила — дитя постепенности, питомец промедлений; как он сражался за нее и страдал, приносил бесчисленные жертвы! Теперь, когда она вызрела, должен ли он отказаться от плодов, должен ли признать жестокое поражение? Денкомб переживал бесконечное очарование доселе неведомого чувства, что усердие vincit omnia[1]. Эта маленькая книга в какой-то мере вышла за пределы его замысла: как будто он посеял семена, доверился своей методе, и теперь дар его окреп и сладостно расцвел. Но путь к нынешним достижениям, хотя и бесспорным, оказался весьма болезненным. Сегодня он ясно видел, и это мучило его, словно гвоздь, вбитый в тело, что только теперь, в самом конце, вступил он во владение своим даром. Его писательское развитие было ненормально медленным, чуть ли не гротескно постепенным. Ему препятствовал и чинил задержки опыт; он подолгу останавливался, чтобы нащупать свой путь. Слишком много жизни он потратил, воплощая слишком малую толику своего мастерства. Мастерство пришло, но пришло под конец. При таком ритме первая жизнь оказалась чересчур короткой — ее хватило только, чтобы собрать материал; чтобы плодоносить, нужен второй век, нужно продолжение. О нем-то и кручинился Денкомб. Переворачивая последние страницы, он бормотал: «Еще одна попытка, еще один шанс».

Трое, приковавшие его внимание к пескам, исчезли и появились снова; они шли по искусственно проложенной пологой тропинке, что вела на вершину утеса. Скамья Денкомба помещалась на уступе на полпути к вершине, и крупная леди, массивное хаотичное существо со смелыми черными глазами и мягкими розовыми щеками, задержалась у скамьи отдохнуть. На ней были грязные краги и огромные бриллиантовые серьги; на первый взгляд она казалась вульгарной, но это впечатление нарушал приятный открытый тон ее голоса. Она расправила юбки, опустившись на край скамьи, а ее компаньоны остановились невдалеке. Молодой человек носил золотые очки, через которые он, все еще закладывая пальцем свою книгу в красной обложке, вперился в покоящийся на коленях Денкомба том в переплете того же цвета и оттенка. Мгновение спустя Денкомб почувствовал, что сходство томов ошеломило молодого человека: тот узнал золотую эмблему на малиновой материи, увидел, что кто-то читает «Зрелые годы» одновременно с ним. Незнакомец был удивлен, даже раздражен, что не ему одному достался свежий экземпляр. Взгляды обоих собственников встретились на миг, и Денкомб принял то же выражение изумления, что и его соперник и, как можно было догадаться, поклонник. Каждый признался себе, что возмущен, — оба, казалось, говорили: «Черт побери, он уже заполучил ее? Наверняка, он — критик, из свирепых». Денкомб передвинул свой экземпляр из поля зрения незнакомца, а полная матрона, вставая, прервала молчание: «Этот воздух пошел мне на пользу!»

— Я не могу сказать того же, — отозвалась угловатая дама, — я чувствую слабость.

— Я ужасно голодна. На который час вы назначили обед? — осведомилась патронесса.

Молодой человек проигнорировал вопрос.

— Доктор Хью всегда делает заказы, — произнесла ее спутница.

— Я ничего не заказал на сегодня. Я назначил вам диету, — подал голос молодой человек.

— Тогда я отправлюсь домой и лягу спать. Qui dort dine![2]

— Могу ли я доверить вас мисс Вернхам? — спросил доктор Хью у старшей компаньонки.

— Разве я не могу довериться вам? — насмешливо парировала та.

— Видимо, не слишком! — дерзко объявила мисс Вернхам, опустив глаза долу. — Вы должны проводить нас хотя бы до дома, — продолжила она, когда крупная леди, объект их ухаживаний, продолжила подъем. Едва та покинула пределы слышимости, мисс Вернхам уже менее отчетливо (для Денкомба, во всяком случае) пробормотала молодому человеку: «Мне кажется, вы не осознаете, сколь многим обязаны графине!»

Доктор Хью отсутствующе поглядел на нее сквозь блестящие, оправленные золотом очки.

— Такое-то впечатление я произвожу на вас? Понятно, понятно!

— Она крайне добра к нам, — продолжила мисс Вернхам, из-за промашки собеседника вынужденная стоять вблизи от незнакомца, хотя обсуждаемые материи были сугубо частными. Умение Денкомба улавливать тончайшие оттенки было бы посрамлено, если бы он не связал этой сцены с выздоравливающей тихой старухой в широкой твидовой накидке. Мисс Вернхам, должно быть, тоже почувствовала эту связь и добавила: «Если вы хотите принимать здесь солнечные ванны, то сможете сюда вернуться, проводив нас домой».