Зови меня Амариллис - [9]

Я плохо помню, что было потом. Я несколько недель провела в горячке, и врачи удивляются, как я выжила вообще. Но ребенок — ребенка не стало. Когда мне об этом сказали, я думала, я сойду с ума. Если бы не Раймонда — о, мне страшно даже писать такое, это великий грех, но если бы не малышка — мне бы совсем было незачем жить.

Я до сих пор еще очень слаба и едва встаю с постели. И мне впервые за все это время захотелось вернуться домой. Конечно, я скучала и раньше, и вспоминала и дом, и матушку, и батюшку, и всех своих милых подруг, но никогда это чувство не было таким острым. Я постоянно перечитываю твои письма и перебираю те немногие вещи, которые я взяла из дома. Вещей было совсем мало, и большая часть из них — белье, одежда, какие-то мелочи — куда-то делась. Осталась серебряная пудреница, платок, вышитый когда-то матушкой, корзинка, в которой я храню теперь свое рукоделие…

И еще один старинный портрет. Он достался мне от бабушки, ее звали так же, как и меня, на портрете она изображена совсем маленькой девочкой, года четыре, такая смешная, и держит букет амариллисов в руках. Портрет сам небольшой, но он в довольно тяжелой позолоченной рамке. Раймон потом смеялся, когда обнаружил, что я взяла его с собой. Но я же не могла его оставить! Бабушка умерла, когда мне было 6 лет, но я ее хорошо помню. И она мне часто показывала этот портрет, и говорила, что я очень на нее похожа, и еще что-то, как будто очень важное — но я ничего не понимала тогда, конечно.

Написала — и как будто стало чуть-чуть полегче. Конечно, никуда я не уеду. Здесь теперь мой дом, моя семья, моя судьба… Пиши мне, Кларинда, пожалуйста, пиши почаще. Спасибо тебе большое, что написала мне о доме, о матушке. Если ты когда-нибудь увидишь ее… хотя нет, не надо, пусть все остается как есть.

Твоя Амариллис.

Луизиана, 17 ноября 1810

Мать Эмилия, встретив Мими в тот день в коридоре, поздравила воспитанницу с днем рождения и сама вколола ей в волосы красивую розу. «Но как, почему?» — вскинула глаза девушка. Настоятельница не ответила, она лишь улыбнулась чуть грустно и ушла к себе в кабинет. Эмилия только что вернулась с епископской аудиенции и знала уже, что недолго ей предстоит жить в любимом ею монастыре. Настоятельницу ждал перевод — срочно требовалась руководительница для новой миссионерской станции, организуемой в джунглях Сенегала.

Мужчина и женщина

Август стоял над городом тяжелым, влажным, удушливым облаком. Даже мальчишка-газетчик не шумел и не предлагал всем свои желтые листки. Торговки не пытались перекрикивать друг друга, обмахиваясь бумажными веерками в тени чахлых деревьев.

Молодой человек в соломенном канотье поздоровался с булочником и вошел в подъезд невзрачного дома.

— Здравствуйте, мсье де Сансе, мадам уже пришла, спрашивала о вас. — Пожилая консьержка махнула рукой куда-то вверх. Мягко звякнул серебряный колокольчик, хлопнула дверь. Город вернулся к привычному оцепенению.

— Николя, вы опоздали. Я жду вас уже более часа. — Перед огромным зеркалом в прихожей стояла очаровательная молодая дама, лет двадцати трех, в неприлично коротком платье из бледно-голубого шифона. В ее руках была модная шляпка, которая так шла к черным, коротко стриженым волосам.

— Но дорогая моя, вы же дождались? — молодой человек нежно приобнял даму, поцеловал блестящий локон, кокетливо заправленный за ушко. — Право, я отказываюсь вас понимать. То я слишком тороплив, то заставляю вас ждать.

— Поумерьте свой сарказм хотя бы сегодня. Или вы забыли?

Молодой человек тихо засмеялся. Все-таки она хороша! Зеленые кошачьи глаза, белая, почти прозрачная кожа.

— Николя, вы скучны. Что за странная привычка ухмыляться по поводу и без? — девушка бросила шляпку и резко повернулась. Перед ней стоял невысокий, но крепко сложенный мужчина, с маленькими тонкими усиками, одетый по последней парижской моде. В руках у него был букет белых роз. Девушка вздохнула, капризно посмотрела на цветы и ушла в гостиную.

— Но Марина! Нельзя же так. Я бегу к вам через полгорода, стараюсь сохранить эти очаровательные цветочки свежими… Вы же всегда любили розы! Марина! Вы всерьез обижены или просто онемели от возмущения? — Николя прислушался. Позвал еще раз. Букет отправился вслед за шляпкой на пол, туда же полетело канотье. В гостиной звякнул телефон. Николя устало подмигнул своему отражению в зеркале и прошел в кабинет.

Достав из жилетного кармана небольшой ключик, он открыл самый верхний ящик рабочего стола. В глубине, между счетами и банковскими чеками, пряталась небольшая синяя коробка. Николя открыл ее. Внутри поверх пачки бумаг лежала засохшая белая роза…Сколько же ей сейчас лет? Шестнадцать или около того. Наверняка стала еще красивее. Хотя как можно быть красивой в этой коричневой робе? Николя улыбнулся, представив ее глаза. Детские, напуганные, смущенные, бездонные, карие. А старушку Эмилию направляют в Сенегал. Милая непреклонная Эмми. Какого черта понесло ее в монастырь? Николя задумчиво поднес розу к губам. Пожалуй, пора действовать. Эмилия поглощена сборами, многочисленные сестры — ее проводами. Он не услышал, как открылась дверь кабинета и глухо застучали по ковру каблучки.