Зов сердец - [25]

— Да я бы охотно сделал предложение этой милой девушке, если бы не был уверен, что у эрла самые серьезные намерения!

Так стоит ли удивляться, что эффект, произведенный всей этой сценой, привел к тому, что Мартин Фрэнт вернулся домой в состоянии, близком к умопомешательству?

Хотя, положа руку на сердце, он не мог сказать, что сэр Томас и леди Болдервуд так уж поощряли его ухаживания, однако сознавал, что раньше, до появления в Стэньоне сводного брата, все-таки выглядел наиболее подходящей партией для Марианны.

Мартин увидел ее впервые, когда она была еще школьницей, а сам он только что поступил в Оксфорд. Тогда, естественно, женитьба еще не занимала его мысли. И еще очень долго после этой встречи он думал о ней всего лишь как об очень славной девчушке, шаловливой и озорной, немного избалованной, но доброй. Прошел немалый срок, прежде чем он оказался в плену ее девичьей прелести. Мартин тоже был весьма привлекательный юноша, а его знатное происхождение и элегантность окружали его романтической аурой. К тому же он превосходно играл в крикет, был прекрасным охотником и неутомимым наездником, готов был скакать весь день напролет, преследуя с гончими несчастную лису, и внимание такого человека приятно льстило самолюбию школьницы. Что же до леди Сент-Эр, то она позаботилась навести соответствующие справки и, выяснив, что красавица Болдервуд унаследует не меньше сотни тысяч фунтов, стала расточать перед ней любезности. Если бы сэр Томас захотел, он бы мог обедать в Стэньоне семь дней в неделю. Даже его манеры графиня называла не иначе как прелестными в своей естественной простоте. Она снизошла до того, что посвятила не меньше часа нравоучительной лекции на тему о золотых сердцах, которых порой не видно с первого взгляда. Что же касается сэра Томаса, то он не питал ни малейших иллюзий на ее счет. Высокое положение в свете леди Сент-Эр тоже, похоже, ничуть его не впечатляло, поэтому он старался появляться в Стэньоне так редко, как только допускали правила вежливости, но при этом всегда был искрение рад видеть у себя Мартина, которого, как не раз говорил, считал сорвиголовой, но не распутником, а потому не видел нужды мешать его дружбе с Марианной.

К тому времени, когда Мартин наконец прозрел и обнаружил, что его хорошенькая озорная приятельница считается в их краях самым лакомым кусочком, Марианна, осаждаемая поклонниками со всех сторон, уже разучилась восхищенно глядеть ему в глаза и внимать каждому его слову. Вместо этого она отчаянно флиртовала и кружила голову сразу нескольким молодым джентльменам. Вот тогда-то Мартина озарило открытие, что он, оказывается, по уши влюблен в эту вертушку и не мыслит жизни без нее. Более того, именно это открытие и привело к тому, что он стал вести себя в той неподражаемой манере, которая, как в шутку сказала одна поэтически настроенная молодая особа, ничуть не возражавшая стать объектом его ревнивых притязаний, придает ему сходство с черной пантерой. А мистер Уорбойс, не утруждавший себя необходимостью вникать в сходство приятеля с тем или иным экзотическим животным, со свойственными ему простодушием и наивностью однажды заявил:

— Знаешь, старина, если б у тебя был хвост, будь уверен, в один прекрасный день ты начал бы хлестать себя по бокам!

Этот воображаемый хвост хоть и не стегал хозяина по бокам, но, во всяком случае, нервно подергивался, пока Мартин погонял коня, торопясь вернуться в Стэньон. И хотя большую часть пути из Вестервуд-Хаус он посвятил горьким сетованиям на жестокую судьбу, тем не менее, у него хватило ума сообразить, что не стоит искушать ее и дальше, открыто выступив против брата. Да и потом, у него не было ни малейшего намерения касаться в разговоре некоторых предметов, поэтому он рассчитывал вообще по возможности избегать с ним встречи.

Увы, судьба нанесла ему еще один удар. Войдя в Оружейную — широкую галерею, примыкавшую к церковному дворику, он лицом к лицу столкнулся с эрлом.

Жервез, облаченный в короткие, до колен, штаны, упражнялся с рапирами. Похоже, что незадолго до этого он позаботился почистить и смазать пистолеты, поскольку острый глаз Мартина заметил на столе открытую шкатулку, а возле нее — несколько испачканных тряпок и бутылку с оружейным маслом. Эрл резко поднял голову и взглянул на юношу, в тот момент как раз приоткрывшего ведущую в галерею дверь. И тут Мартину впервые пришло в голову, что брат его и в самом деле на редкость привлекательный человек, ну, если, конечно, кому-то правятся такие утонченные, даже женственные черты лица.

— А, это ты! — довольно неприветливо пробурчал младший Сент-Эр.

Жервез некоторое время задумчиво разглядывал его.

— Как видишь. А что, есть какая-то причина, но которой мне не разрешено здесь находиться?

— Ни единой! — отозвался Мартин, недовольно пожав плечами, и направился к застекленной стойке, за которой поблескивали охотничьи ружья.

— Очень мило с твоей стороны! Даже сказать не могу, как я рад! — просиял Жервез. — Видишь ли, мне часто кажется, что я тебя раздражаю, так что теперь стараюсь особенно следить за собой, чтобы ничем не вызвать твоего неудовольствия.