Зорро - [23]

— Ваша проницательность делает вам честь, сеньор! — усмехнулся Остин. — Но я остался здесь, дабы выполнить свой долг, обязывающий служителей Фемиды скорее предупреждать преступления, нежели с запоздалым сожалением созерцать их печальные последствия…

С этими словами Остин достал свиток и указал на двух всадников, отчетливо видимых на вершине одного из песчаных бугров по ту сторону ограды. Затем он приложил один конец свитка к глазу и, глядя в него, как в подзорную трубу, с досадой прикусил нижнюю губу:

— Нет, это не шериф… А жаль, я хотел сразу представить ему и вас, и ваши бумаги, с тем чтобы сразу поставить точку в этой неразберихе… Вот что я нашел в одном из ваших сундуков!

Он сорвал печать и, не выпуская из виду всадников, развернул свиток перед глазами дона Росендо.

— О, моя родословная! — рассмеялся тот, едва глянув на развернутый пергамент. — Приколотите ее над входом в это родовое поместье, а я постараюсь сделать все, чтобы семнадцать или сколько их там (дон Росендо пальцем прочертил по мелко исписанному свитку быстрый, как молния, зигзаг) поколений моих доблестных предков не перевернулись в своих гробах от стыда, глядя на мои подвиги!

— Слушаю и повинуюсь! — сказал Остин и, согнувшись в почтительном поклоне, стал пятиться к крыльцу.

— А если здесь, как ты утверждаешь, торжествует закон грубой силы, — крикнул ему вслед дон Росендо, — то я решил не на словах, не на бумаге, а на деле доказать свои права на этот занятный, но несколько одряхлевший от старости замок!

— Все это весьма похвально, сеньор, — пробормотал стряпчий, поднимаясь на крыльцо и отыскивая на столбике торчащий заржавленный гвоздь, — но несколько, я бы сказал, опрометчиво…

— Тебя не спрашивают! — резко оборвал его дон Росендо. — И вообще можешь отправляться восвояси! Ты честно сделал свое дело, получил задаток, а пуля в лоб, кажется, не входит в условия нашего контракта.

Сказав это, молодой человек вновь вернулся к воротам и еще раз обошел все три винтовки, поочередно припадая к прикладам и поправляя сбившиеся прицелы.

— Все так, сеньор, — нарочито громко вздохнул Остин, накручивая на гвоздь шнурок от пергамента, — но если вас здесь прикончат, мне придется ограничиться той единственной гинеей, которую вы вручили мне, когда дилижанс остановился перед этими воротами… Мне нужны, э… как бы вам сказать, гарантии…

— А ты не боишься, что тебя прикончат здесь вместе со всеми нами? — перебил дон Росендо, с любопытством глядя на стряпчего, неторопливо укладывающего в кожаный футлярчик тонкие круглые очки.

— А вы, сударь, все еще принимаете меня за судейского крючка и канцелярскую крысу? — усмехнулся Остин, сверкнув на дона Росендо неожиданно твердым и даже как будто угрожающим взглядом.

— Ну и дела… — пробормотал дон Росендо.

— Перед вами бывший кайеннский каторжник, угодивший в эти проклятые самим дьяволом места за морской разбой! — сухо отрекомендовался судебный исполнитель. — Моего отца звали Гуго ван дер Флаас!

С этими словами Остин прижал к груди перепачканные чернилами пальцы, отвесил быстрый поклон и тут же бросился к одной из винтовок. Дон Росендо не успел опомниться, как стряпчий прижал к плечу приклад, приложился к прицелу и почти в тот же миг спустил курок. Раздался выстрел, дон Росендо кинулся к смотровой щели и увидел лошадь, уносящуюся за поворот. Посреди дороги стоял столб серой пыли, и в нем виднелось темное пятно, постепенно принимающее очертания сброшенного всадника, стоящего на четвереньках и в пространных, но весьма грубых выражениях изливающего свою ярость по поводу происшедшего.

— Сеньор! — крикнул дон Росендо, слегка приоткрыв калитку. — Вы не могли бы выражаться более деликатно? Среди нас находится молодая особа, чьи нежные…

В этот миг со стороны холма прогремел выстрел, пуля влепилась в створку ворот, и отлетевшая щепка чиркнула по щеке молодого человека, выжигая на ней тонкую вишневую царапину.

— Ах так! — воскликнул тот и, бросившись к ближайшей винтовке, выстрелил в толпу верховых, темной массой вылетевших из-за поворота дороги. В ответ прогрохотал недружный залп, осыпавший ограду горстью свинцового гороха, но не задевший никого из осажденных, чьи редкие, но точные выстрелы остановили кавалькаду примерно в ста футах от ворот. Потоптавшись на месте, всадники повернули обратно и скрылись за холмом, оставив в пыли лишь две шляпы и с полдюжины черных перчаток, разбросанных по дороге наподобие редких птичьих следов.

Воспользовавшись передышкой, дон Росендо и Остин перезарядили винтовки, а насмерть перепуганные слуги поскидывали с перекладин недоколоченные ковры и, скатав их в длинные толстые свертки, быстро утащили в дом. Остин, уже вполне вошедший в доверие дона Росендо, прошел следом за ними, поднялся на второй этаж, вошел в сумрачный холл и, выдернув из висящих на столбике ножен первый попавшийся клинок, толкнул дверь на подозрительно притихшую галерею. Здесь на первый взгляд все было спокойно; пленники сидели на своих стульях, а донья Касильда прогуливалась вдоль перил, посматривая на дорогу сквозь узорчатый ковер виноградных листьев. Впрочем, приглядевшись, Остин заметил, что руки пленников уже не были связаны за спинками стульев: один выколачивал трубку о сапожный каблук, другой невозмутимо цедил сквозь усы кофейную гущу со дна своей чашечки, а третий, расстегнув ремень, полировал бляху о замшевый рукав куртки. В общем, все трое вели себя так, словно перестрелка разыгралась не прямо перед ними, а где-нибудь в ста милях от ворот ранчо. Одна лишь Касильда обернулась на скрип двери и, увидев нож, зажатый в кулаке стряпчего, мгновенно направила ему в грудь револьверный ствол. Судебный исполнитель невольно вздрогнул от такого приема, но тут же оправился и, легким движением сунув клинок во внутренний карман сюртука, стрельнул глазами в сторону пленников.