Зонт Святого Петра - [68]

Еще несколько слов, и Веронка знала все, обо всем догадалась, и глаза ее увлажнились.

— О господи, но ведь Адамец сожгла ручку зонта!

— Благослови ее бог за то, что она сделала, — весело сказал Дюри, видя, что девушка оттаяла. — Ведь теперь я, по крайней мере, могу вам доказать, что люблю вас без всякого зонта!

Веронка развязала красный платочек, а когда он зашуршал в ее руках, вдруг ударяла им Дюри по плечу и сквозь слезы улыбнулась юноше.

— Так вы в самом деле хотите на мне жениться даже сейчас?

— Ну конечно! Что вы на это ответите?

— А то, — что…

Она запнулась, странное стеснение сжало ей горло.

— Что?..

— Что вы очень легкомысленный человек и…

— И?

— И что бежим обратно искать мое кольцо!

Она повернулась и, расшалившись, как маленький жеребенок, резво побежала назад на луг Гонгоя — так что Дюри едва поспевал за ней.

Они долго, но напрасно искали кольцо. Вскоре туда подошел и его преподобие. («Молчите, Дюри, ни слова брату о зонте!» — «Нет, сердечко мое, никогда не скажу!») Его преподобие хорошенько отчитал Веронку.

— Ах ты, скверное создание, ну разве можно так делать? Где ты бродила? Мы так испугались. Не правда ли, ты бегала за мотыльками?

— Скорее бежала от него, да вот поймал.

— Кто, мотылек?

— Да, этот противный, большой мотылек.

Его преподобие, поняв, насколько ему позволили понять, присоединился к поискам кольца, но они могли бы искать и до дня Страшного суда, если б не услыхал об этом господин Гонгой и не притащился туда со своим большим брюхом, но которому важно шлепал кисет с бахромой из бараньей кожи.

А Веронка уже совсем было пришла в отчаяние из-за пропажи кольца.

— Ну-ну, — произнес глоговский набоб, покачивая головой его длинные седые волосы сзади были схвачены гребешком. — Не горюйте, барышня, дядюшка Гонгой найдет вам кольцо. Ей-ей, найдет. Есть для этого способ. Обедню отслужить одно дело, это — другое. Сейчас велю косцам траву скосить, за час управятся.

* * *

Хотя высота травы была не более двух пальцев (всего лишь две недели назад сложили сено в копны), господин Гонгой позвал косцов, и вскоре под одной из кос зазвенело, засияло маленькое золотое колечко, которое на следующий день уже поблескивало на пальчике Веронки. С тех пор луг галантного Гонгоя, сохраняя воспоминание о чудесном событии, косили три раза в год, чем хвалились обычно все жители Глоговы, когда заезжие путники начинали хулить качество их земли.

Что еще следовало бы рассказать? Пожалуй, немало скопилось всякой всячины на кончике моего пера. Есть и такое, что навсегда останется тайной: например, о наследстве Пала Грегорича и сейчас ни слуху ни духу. Были ли в старой ручке от зонта, как мыслилось, банковские чеки, или нет, этого никто не знает, даже маленький Матько, выпивший настой из трех головешек. Такого драгоценного напитка, если все это правда, даже императоры не пивали.

Легенда о глоговском зонте святого Петра и по сей день жива в округе. Правда, благодаря Столарику, который всегда не прочь рассказать, как старый еврей Мюнц одарил христианство святой реликвией, просачивается и голая истина, но вера сильнее истины и по мелочам все же берет верх. Я, конечно, не собираюсь копаться глубже. Уж и за сказанное ранее прошу прощения. Потому что отрицать невозможно, есть что-то мистическое во всей этой истории. Святой зонт всем принес неизмеримую благодать и счастье, даже Дюри, которому благодаря зонту на третье воскресенье после рассказанных событий досталась самая очаровательная жена в мире.

Никогда еще в Глогове не видывали такой свадьбы. На Веронку нашел каприз; ей захотелось пригласить всех гостей, присутствовавших на ужине у Мравучана: пусть те, кто был свидетелем их первого знакомства, погуляют и на свадьбе. И из Бестерце много народу приехало, среди них мать жениха в черном платье, председатель суда, вице-губернатор — и, бог знает, кто там еще был. Из Копаницы прибыли Урсини, с Лехоты — дочери господина управляющего имением (в розовых юбках, собранных гармошкой), из Бабасека — старая Мюнц (с золотыми серьгами в мой кулак величиной). Столько бричек и колясок собралось сразу в Глогове — да недели было бы мало, чтобы налюбоваться одной лишь конской упряжью!

После вечерни церковный сторож быстро вытолкал крестьян, но его преподобие остался внутри. Конечно, он ожидал свадебных гостей.

Иисус-Мария, сколько господ, сколько на них сукна! Они ступали парами, мужчина и женщина, девушка и юноша. Впереди шла невеста с белым венком на голове, в белом платье. (Ох, и хороша же была девушка, — жаль, что когда-нибудь и она состарится!)

Но и жених был не хуже, стоило посмотреть: платье на нем ни дать ни взять такое, в каких королей рисуют. Шпага с золоченым эфесом в бархатных ножнах так и звякала по каменному полу церкви. Душа радовалась, глядя на него!

Затем все это множество женщин стало у алтаря полукругом; в руках букеты, волосы дорогой душистой водой обрызганы. Церковь от них такая пахучая стала, будто аптека. Было слегка прохладно. Хилые барышни управляющего имением дрожали в своем тюле, — но, впрочем, все шло замечательно… на редкость замечательно.

Жених храбро сказал «да», и оно загудело под высокими сводами, а невеста — та, конечно, шепнула свое «да» тихонько-тихонько, словно мушка прожужжала. Бедняжка в конце концов так расчувствовалась, что заплакала. Принялась платочек искать в своем великолепном белом платье — есть же ведь в нем кармашек! — но все не могла найти, пока наконец не протянула ей свой платок дама, которая, стоя за ее спиной, то и дело поворачивалась к своему супругу и говорила: