Зонт Святого Петра - [62]

— Святая дева Мария, ты услыхала смиренную просьбу рабы твоей!

— Тпру-у! Стой! Мы дома! Открывайте ворота, Адамец. Старушка вытерла слезы, опустила на грудь четки и пошла открывать ворота.

— Готов обед, Адамец? — жадно спросил преподобный отец.

— Ай, нету, нету! Для кого мне было варить-то? Мы уж думали, совсем пропал преподобный отец. Ей-богу, даже плиты сегодня не разжигала. Да и к чему? Все равно залила бы огонь своими слезами!

— Хорошо, хорошо, добрая Адамец. Я знаю, что вы горевали из-за меня, знаю ваше доброе сердце, но теперь подите-ка поглядите, нет ли чего пообедать. Только быстро, моя старушка, ведь все мы умираем с голоду.

Слова старой служанки навеяли на Веронку подозрения, она подвергла брата допросу, а под конец расплакалась, разобидевшись уже и на Дюри за то, что от нее что-то скрывают. В конце концов пришлось ей все рассказать, и сердечко ее чуть не разорвалось, когда она представила себе, в какой опасности находился брат.

А между тем на кухне в великой суете варился обед: хватило дела двум прислугам да судомойке.

— Ну-ка, побыстрее, взбей белки, Ханка! Принеси-ка немного соли, Борбала! Что, гуся ощипали? Эй вы, лодыри короля Матяша! Шевелитесь, поворачивайтесь — раз-два-три! Андраш, поскорее нарви в саду немного петрушки. Ох, господи, какую же тощую воспитательницу привезла барышня! Видали ее? (Ну, Адамец, — сказала она себе, — хватит тебе работенки, чтоб этакую жердь откормить!) Вынь-ка, противень, да не тот, а другой! А ты, Борбала, натри немножко сухарей. Интересно, где они подобрали этого молодого господина, красавчика, который с ними приехал? И для чего подобрали, ума не приложу. Ты что сказала? И ты не понимаешь? Ослица! Ну что можешь знать ты, цыпленок, коли даже я не знаю! Однако это, уж, как хотите, пусть останется между нами, только есть что-то странное в глазах барышни. Что-то там случилось! Пусть меня скрючит, коли нет! Только не могу я в ее глазах прочитать.

Много плела старая Адамец и хорошего и плохого, но готовила она всегда только превосходно и вскоре подала на стол такой обед, что даже влюбленные поели с аппетитом.

После обеда Дюри нанял человека, чтобы он верхом отвез письмо председателю суда Столарику в Бестерце. Он писал:

«Дорогой опекун!

Вкратце сообщаю вам о великих событиях, все подробности — устно. Я нашел наследство отца, вернее, зонт, отчасти благодаря старой Мюнц, отчасти благодаря слепому случаю. В настоящее время я нахожусь в Глогове у пастора, сестре которого, Веронке, я сделал предложение. Она очень хорошенькая девушка, но, кроме того, я могу получить наследство лишь в том случае, если женюсь на ней. Имеются особые обстоятельства. Прошу вас, пошлите с этим человеком два золотых кольца из лавки золотых дел мастера Шамуэля Хусака и мое свидетельство о крещении, которое находится в ваших опекунских бумагах. Мне бы хотелось, чтобы первое оглашение сделали уже послезавтра. Остаюсь и т. д.».

Дюри велел верховому спешить.

— Я б поспешил, да вот конь не желает!

— Так понукай его получше!

— Эх, не сотворил господь шпоры на лапти!

Скверный конь был у словацкого парня, но у времени рысак очень быстрый. День прошел как одна минута. И вот назавтра задребезжала коляска, и кто бы вы думали взошел на крыльцо? Да не кто иной, как председатель суда, господин Столарик!

Но каким ни был он большим барином и приятным человеком, разве только священник обрадовался ему. А Веронка так прямо испугалась. От него, казалось, веяло замораживающим холодом. И для чего-то он сюда прибыл?

А между тем председатель был с ней весьма сердечен, весьма любезен.

— Это и есть маленькая Веронка?

— Конечно, она! — с торжеством сказал Дюри.

В этом «конечно!» и выражалось его торжество! (О господи, до чего же ты сладостен, наш венгерский язык!)

Председатель хлопнул своей большой лапой по ее маленькой ладошке и по доброму стариковскому обычаю шутливо ущипнул за побледневшее личико, которое даже от этого не раскраснелось. Дурное предчувствие сжимало сердце Веронки: зачем этот человек приехал сюда?

Сам Дюри тоже был поражен. Прибытие тяжелого на подъем председателя выглядело по меньшей мере странным.

— Привезли? — спросил он испытующе.

— Привез.

Веронка с облегчением вздохнула. (Дюри уже днем сообщил ей, что ждет из Бестерце кольца.)

— Давайте сюда!

— Потом дам, — произнес протяжным голосом председатель. — Сначала мне надо с тобой поговорить.

Сначала надо поговорить! Значит, он хочет сказать что-то такое, чего нельзя будет говорить потом. (То есть после того, как кольцо будет отдано.) Веронке казалось, будто земля под нею заколебалась.

Дюри неохотно поднялся с места — он сидел рядом с Веронкой; в руках взволнованной девушки заметались туда-сюда вязальные спицы.

— Перейдемте в мою комнату, опекун!

Комната Дюри находилась в конце дома, выстроенного в форме буквы «Г». В прежние времена, до того как построили школу, здесь был класс. (Старая Адамец, например, научилась тут азбуке.) Но уже предшественник Бейи разделил надвое вполне приличной дощатой стеной напоминавшую сарай комнату: передней — большой половине — он устроил гостиную, в задней — кладовку.