Зона сна - [16]
И они забубнили, обсуждая список покупок для всего села, и бубнили почти всю ночь. Минай лишь однажды ладонью по столу хлопнул, когда дошли до прялки, башмачков, опашеня и зеркальца «для Алёнушки».
– Никак я не привыкну, что ты дщерь мою в Алёну переименовал. Откройся – что за притча? Зазноба, что ли, была у тебя с именем сим в молодые-то года?
И к немалому своему удивлению, Стас понял, что ему нечего ответить. Не было ясности в его прошлом. Годы тяжелейшего труда стёрли из памяти детство. Теперь он уже как дальний, полузабытый сон вспоминал родную матушку и московскую жизнь, науку и свои рисовательные опыты – но это он хотя бы помнил! А зазноба?.. Ему казалось, что всю свою жизнь любил он одну лишь на свете женщину, и она, любимая, стала его женой. Кто-то был до неё? Нет. Нет.
– Нет, – сказал он.
На ярмарке, как и на любом рынке, можно купить что угодно. Здесь и товар ремесленный – дорогой, здесь и товар иностранный – ещё дороже. Зато своя еда дёшева, и навалом: зерно, мука и хлеб, рыба свежая и мясо мороженое, огурцы в квасе, хрен и редис, грибы сушёные и солёные, мёд и варенье. Стас особо заметил, что ни картошки, ни помидоров нет и в помине. Квас и сбитень в продаже частные, водка, медовуха и пиво – казённые, государственные. Купец или ремесленник, дорого продав своё, дёшево закупит еду. А селянину проблема: своё, рощенное несколько месяцев, отдай за копейки, а всё нужное купи за рубли! Да ещё тут столько соблазнов! Кабак опять же…
А старики бают, что нынче жизнь легче, что селянин стал зажиточнее, нежели в былые годы. Может, и так.
Стас бродил между рядами, заглядывал в лавки, приценивался. А мысли текли сами по себе. Да, разбередил старик его память! Детство… мама… отчим…
Квартира у них была в Лубянском проезде. Отчим получил её, когда правительство переезжало из Петрограда в Москву. Решение-то о переезде принял А.Ф. Керенский ещё в 1917 году, но Лавр Георгиевич распорядился начать перевод министерств только в 1920-м. Он тогда не знал, куда назначить Керенского, который проявил себя бездарным администратором, и поручил как раз ему эту работу, а отчим, сотрудник Минюста, был шапочно знаком с Александром Фёдоровичем. И вышло, что Керенский отправлял министерства из Петрограда, а отчим принимал их в Москве, размещая по арендованным или выкупленным зданиям.
Само-то Министерство юстиции, как и Верховный суд, остались в Питере – и отчим стал жить на два дома, то в Петрограде с Зиной, дочерью от первого брака, то в Москве, у них с мамой.
В скверике у Ильинки – там, где часовня памяти героев-гренадеров, – Стас учился ездить на велосипеде; ходил в гимназию, что в Армянском переулке… А в школу рисования возили его на Ордынку. Светлые годы! История, грамматика, живопись, музыка, языки: греческий, латынь, английский, французский…
Кто-то толкнул его в спину с криком:
– Move on, you savage![6]
Он обернулся и, увидев гладкую красную рожу англичанина, ответил:
– I wouldn’t call you «a gentleman» too.[7]
– It’s not your business to think of it![8]
– I can think myself what to think about.[9]
Они, насупившись, оглядели друг друга; англичанин отвернулся и ушёл, распихивая публику локтями. Возможно, решил не связываться, предположив, что Стас или правительственный агент, переодетый крестьянином, или переводчик при важной персоне.
Засилье англичан на ярмарке – ещё один факт местной жизни, поражавший Стаса. Здешние жители западноевропейцев звали немцами, всех чохом. Аглицкие немцы, брабантские немцы… Англичане ныне – из всех немцев самые наглые, а раньше, говорят, верховодили немцы галацкие, сиречь голландцы. Торговый устав запрещал всем им вести торговлю врозь, запрещал ездить с товаром своим и деньгами на ярмарки, запрещал даже приказчиков посылать, а вести дела только через русских купцов. Разумеется, эти запреты легко обходились. Немец приезжает без товара, как турист, пьёт, гуляет, девок задирает, а подставные люди вовсю торгуют. И стрельцы это покрывают! Они за иностранцев горой, тем более в офицерах у них чуть ли не через одного иностранные наёмники!
Вот ещё один – ражий детина в стрелецком кафтане, с явным акцентом, залез на сани и зазывает публику, орёт: кто любит автомобильные гонки? Подходи! Что-то никто к нему не кидается, нету здесь желающих разбогатеть на дармовщинку. Недаром сказано: богатство чёрт сторожит.
Стас не любил автомобильные гонки, да и вообще никакие гонки. За год до его перехода из гимназии в Реставрационное училище на гонках погиб старший брат его одноклассника, Мишки Некрылова. Вот это было горе, особенно для Мишкиной матери. Но вообще техники Стас не чурался и очень гордился своим мотоциклом, который подарил ему отчим на шестнадцатилетие. Это был настоящий мотоцикл, BMW. Он даже хотел ехать на нём на практику в Плосково, но матушка не позволила: далеко, опасно. Вот и ездит теперь на санях.
И только вечером, когда укладывался спать на лавку в доме Миная, ему как в голову стукнуло: какие тут, к лешему, автомобильные гонки? Почудилось, должно быть. Наверное, стрелец из немцев что-то другое кричал. Надо было подойти к нему, расспросить.
