Зона милосердия - [61]

Характеристика и критическая оценка новых течений и научных направлений. Подчёркнуто увлечённо и заинтересованно о новом методе обезболивания со сложным длинным названием: эндотрахеальный эфирно-кислородный наркоз с управляемым дыханием?

Наконец – общий итог поездки и заключение. И уже почти сходя с кафедры: «Увидев этот наркоз, я пришёл к убеждению, что широчайшее использование местной новокаиновой анестезии в нашей стране задержало развитие советской хирургии минимум на двадцать лет». Зал всколыхнулся. В нём повис незаданный вопрос: «Что же теперь будет?»

Больной вдруг громко застонал. Не открывая глаз, произнёс: «Очень больно!» Побледнел, стал тяжело дышать, под моими пальцами пульс стал нитевидным. Выступил холодный пот. Мы с дежурной сестрой работали молча. Постепенно восстанавливалось равновесие. Через некоторое время больной открыл глаза. Увидев пеня, удивился: «Вы, Ина Павловна, разве рабочий день ещё не кончился?» Я объяснила. Он понял. На бледных губах вспыхнуло подобие улыбки. И как лёгкий шелест прозвучало: «Спасибо». Это было напряжение, от которого он устал. Глаза закрылись и наступил благодатный сон. Подумала: «Значит правильно, что осталась с больным».

На душе тихая радость. Я подошла к окну. Темноту прорезал слабый туманный свет далёких фонарей. А вблизи прямо за оконной рамой большими пушистыми хлопьями падал снег. Попадая в луч света отдельные крупные снежинки на миг вспыхивали лиловато-золотистым светом и исчезали в темноте… Вспомнила: почти такой же снег шёл и около трёх недель назад, когда я вышла из метро «Красные ворота», где меня на машине ждал профессор Савицкий. Накануне в ординаторскую позвонила его грозная секретарша Екатерина Ивановна: «Вместо института ровно в 9 утра будьте у метро «Красные ворота», не вздумайте опоздать». Ошеломлённая, я спросила: «Зачем?» «Не знаю – это распоряжение Александра Ивановича, не опаздываете». – Из трубки неслись короткие гудки.

Я не опоздала. Мне навстречу профессор вышел из машины. А снег, сумасшедший снег всё падал. И в несколько коротких минут привычно строгий, недоступный директор крупнейшего института превратился в добродушного славного деда мороза из детской сказки. Пушистый снег густо покрывал брови, усы, меховую шапку, толстым слоем лежал на воротнике пальто.

Встреча с Александром Ивановичем всегда определённое испытание, всегда ожидание неожиданного, даже спросить о чём-нибудь страшно. Это в обычных условиях, но ведь я никогда не видала его Дедом морозом – поэтому решилась задать естественный вопрос. Он не только не рассердился, а словно подыгрывая своему новому образу, не отвечая, с ласковой насмешкой произнёс: «Садись!» – и открыл передо мной заднюю дверь машины. Усевшись на своё место рядом с шофёром и, словно продолжая начатый разговор, просто сказал: «Не торопись – скоро узнаешь». И, меняя тему, не выходя из образа, рассказал незатейливую смешную историю. Всё это походило на сказку.

Целью нашего путешествия, как скоро оказалось, была железнодорожная больница. Входя в кабинет заведующего хирургическим отделением – известного московского хирурга профессора В. И. Казанского – Александр Иванович после краткого приветствия произнёс: «К твоим шустрым мальчишкам я привёз свою не менее шуструю девочку – пусть они ее поучат». Опять загадка. Мне начинало казаться, что ему просто доставляла удовольствие эта игра в таинственность. Всё разрешилось, когда мы вошли в помещение с множеством всякой медицинской аппаратуры. Здесь же я и познакомилась с «шустрыми мальчишками». Их было трое. Оказывается, в клинике профессора Казанского уже в течение трёх месяцев осваивается новый вид обезболивания, так пленивший Александра Ивановича. Узнав цель нашего появления, они охотно согласились стать моими учителями. И тут же при общем участии был составлен план моего обучения, рассчитанный на три недели. Эти молодые доктора сказались заботливыми учителями, эрудированными, вдумчивыми и серьёзными. Но увы, у Александра Ивановича, видимо, не хватило терпения: к удивлению моих наставников он через 10 дней потребовал меня в институт. К этому времени мой скудный багаж состоял лишь из трёх операций, на которых я дала наркоз самостоятельно, но под наблюдением своих учителей. В кабинете меня встретил обычный сурово-неприступный директор института. От «дедморозовской оттепели» не осталось и следа.

– Я думаю, у тебя всё в порядке, времени было вполне достаточно, – это был не вопрос, а утверждение.

– Завтра операция, готовься! – Его тон ответа не позволял возражать, не имело смысла.

Не проронив ни слова, я вышла из кабинета. Это был шок. Самым странным этапом была интубация – введение трубки в трахею на выключенном дыхании больного. Это требовалось сделать в секунды. Овладев собой, я позвонила наставникам. Решили, что один из них придёт для поддержки. Увы, он опоздал. Вошел, когда операция уже началась. Все безумные страхи я пережила одна. А может – это и к лучшему: свой Рубикон я перешла без посторонней помощи.

Я вдруг заметила, что улыбнулась: вспомнила маленькую деталь, штрих к «гордой самостоятельности», а может просто её цену. Операция закончилась. Ждали транспорта перевезти больного в палату. Я присела на табурет у его изголовья. Взглянув на меня, операционная сестра протянула мне марлевую салфетку: «Вытрете лицо, Ина Павловна». И только теперь я заметила, что моя операционная рубашка мокра – хоть выжми, и с мокрых волос на лицо стекает тонкий ручеёк. Я подошла к кровати. Больной мирно спал. В моей душе бушевала радость победы.