Зона бессмертного режима - [3]
— Внимание! Встать! — выкрикнула она, причем вначале на польском, потом на хорошем русском. — Выше подбородок, руки по швам!
Даром, что ли, с отличием заканчивала филологический факультет.
Доктор Брандт, прищурившись, самодовольно кивнул, эсэсовец сунул руку в карман галифе, пленницы, содрогнувшись, быстро поднялись. Мука, стыд, отчаяние, ненависть, презрение явственно светились в их измученных глазах. Статные, крутобедрые, с высокой грудью, они были похожи на вагнеровских валькирий, тощенькая Герта, хоть и с черными петлицами, по сравнению с ними выглядела не очень.
— Какой прекрасный материал! — вслух восхитился доктор Брандт, с горечью не отметил собственного полового возбуждения и начал не спеша, издалека, в этакой отеческой манере: — Красивые славянские фройляйн, вам очень повезло. Вы принимаете участие в специальном биомедицинском эксперименте на благо великой Германии, на благо ее подводников и летчиков. Вам предстоит сейчас согреть своими телами, своим животным теплом замерзшего испытателя, русского пловца. Можете представить себе, что это герой Люфтваффе, приводнившийся где-нибудь в Ледовитом океане, и нужно очень, очень постараться, чтобы поскорее вернуть его в боевой строй. Герта, прошу вас, переведите.
— Яволь, герр штурмбаннфюрер. — Герта взялась за перевод, эсэсовец кое-что поправил в штанах, крик со стороны бассейна ударил по ушам, заставил вздрогнуть пленниц и вызвал гнев у Брандта — дьявол побери, звукоизоляция действительно ни к черту. Как же можно плодотворно работать в таких условиях!
— А теперь самое главное, славянские фройляйн, — продолжил он, но уже напористо, деловито, сугубо по-арийски. — Немецкая наука установила, что наибольшее количество животной энергии выделяется при коитусе, то есть, я хотел сказать, во время полового акта. Он является наилучшим способом для отогревания организма. Так вот, фройляйн, вы должны вынудить этого русского совершить с вами полноценный коитус, приложить все ваши женские силы для достижения этого. А если не приложите, пойдете в крематорий.
— Через лабораторию доктора Хольцнера, — добавила Герта от себя. — Он специализируется на стерилизации славянских женщин. Как вам инъекция фенола в матку? А ну, смотреть в глаза, выше подбородок, руки по швам…
Господи, она бы отдала все на свете, только бы иметь фигуру, как у этой русской.
— Благодарю вас, Герта, — одобрил доктор Брандт. — Полагаю, здесь все будет в порядке, барышни хорошенькие, им есть что терять. Ну-с, пойдемте-ка посмотрим, что там делается у Шумана, в нашем деле главное — не пропустить момент.
Дело у доктора Шумана двигалось. Помаргивали индикаторы, фиксировали данные самописцы, бесценные крохи истины ложились в регистрационный журнал. Однако сам доктор Шуман был хмур, недоволен и сглатывал слюну. Вот чертов русский, до чего же здоров, как медленно падает у него температура. М-да, похоже, вовремя поужинать сегодня не удастся.
— Ну что, коллега, как процесс? — Брандт подошел как-то резко, оскалился, оценивающе посмотрел на показания. — А, ректальная уже тридцать пять градусов. Хорошо, очень хорошо. Ну что, будем ждать. Дайте-ка мне результаты опытов за вчерашний день.
Он устроился за столом, помассировал затылок и принялся вникать в материалы отчетов. Герта тоже опустилась на стул, со всхлипом, по-кошачьи зевнула и, вытащив черепаховую пудреницу, принялась заниматься своим носом. Вздернутым, отнюдь не арийским, говорящим о легкомысленности. Время тянулось медленно, словно патока по стенке бидона. Наконец примерно через час крики стали слабеть, затем наступила тишина, и Шуман в нетерпении сказал:
— Ректальная уже двадцать восемь градусов. Не опоздать бы.
Да, промедление было смерти подобно — остановка сердца у подопытных происходила обычно при этой температуре.
— Ага. — Доктор Брандт поднялся, распахнул фрамугу, в голосе его послышалась крупповская сталь. — Вытаскивайте его, живо. Потом сюда.
Дважды повторять медбратьям, скучающим у бассейна, не требовалось — минута, и носилки с подопытным уже стояли в боксе за перегородкой. Русский был весь синий, без сознания и скорее мертв, чем жив, температура его тела составляла двадцать восемь градусов по Цельсию.
— На лежанку, быстро, — распорядился Брандт, лично пощупал пульс и повернулся к пленницам, застывшим в тихом ужасе. — Единственное, что может вернуть его к жизни, — это полноценный коитус. Так что приступайте. Ложитесь баиньки, сейчас вас накроют одеялами. Вот так, вот так, хорошо. Ну ладно, отлично, все на выход. Не будем мешать голубкам. А вас, фройляйн Бах, я попрошу остаться, вы будете, как обычно, комментировать происходящее.
Он строго посмотрел на Герту, значительно кивнул и, выйдя за перегородку, резко спросил у Шумана:
— Ну как температура в ректуме, коллега? Повышается?
В голосе его слышались тщеславие и надежда. Он уже два года состоял в личной переписке с Гиммлером и мечтал ошеломить его положительными результатами. Не все же этой гниде Попендику, будь он хоть десять раз оберфюрером
