Зомби в Якутске - [15]

— Слышь, Дормидонт, — стянув кольчугу и положив её на седло коня, — Можа, куплю я её у тебя, али сменяю на что, — и выжидательно посмотрел на казака Егор.

— И то, правда, Егорка, — надевая кафтан, ответил казак. — Все, после этого походу, на печь, жене под бок. Стар я стал, по лесам да полям бегать.

— А сколько просишь? — беря коня за повод, спросил Егор.

— Ну, что сказать… Кольчужка добрая, двойного плетения! Её еще Михайло — кузнец сковал, почитай, лутчий кузнец по Москве — граду, — похвалился Дормидонт, складывая кольчугу в седельную сумку.

— Дык, я ж Москву — то и не видал! — воскликнул Егор.

— А ты на слово поверь! — отрезал Дормидонт.

— Да верю, верю, — покладисто ответил Егор.

— Ну, тады слушай! Приехал я как-то в Первопрестольную с самим Петром Ивановичем! Сам царь к себе пригласил! Смотрю на себя, и думу думаю, зброня — труха! Новая кольчужка надобна.

Ну и пошел я к Оружейным рядам, говорю первому купчине, так и так, к самому царю из Сибири приехал, збронь ладная нужна! А тот мне в ответ… — размахивая руками, начал Дормидонт.

* * *

— Ежели так пойдет, до вечера не обернемся, — нетерпеливо сказал Степан.

— Да след все идет и идет, — сморкаясь, ответил Митрофан. — Не могли они здесь ночью проехать, даже днем мы спешились, а уж ночью… И снег с ветвей не сбит.

— Толкую я, дело тут не чисто, — озабоченно пробасил Ефим, подойдя поближе. — Помнится мне, дело было в степях татарских, завели татаре отряд стрельцов в засаду. Те тоже по следу шли — како мы сейчас.

— Тут не степь, и нас мало, — подумав, ответствовал Степан. — Хотели бы напасть, напали бы, как только в лес зашли.

— Дык может, Захара с Петрухой леший водил, — сказал подошедший Дормидонт.

— Какой, зимой, леший! — фыркнул Митрофан. — Не знаешь — не говори! Они на Покров день на всю зиму в спячку ложатся!

— Лады, — поднял руку Степан, пресекая начинающийся спор. — Идем по следу ещё час. Потом возвращаемся обратно.

Отряд продолжил идти по следу.

Через час, Митрофан окончательно уверился, что следы подложные, о чем и сообщил Степану.

Степан почесал затылок и решил, — Была, не была, вернемся обратно! Бог не выдаст, свинья не съест, парни уж как-нибудь дадут весточку о себе, ежели еще не сложили головы в глухомани лесной.

И приказал возвращаться обратно.

* * *

Идя по поселению, Савва с Ильей тихо обсуждали захваченную добычу, аманатов, предстоящий поход до Ленского острога.

К тому времени, казаки дошли до урасы княгини, Савва поднял руку, останавливая Илью.

— Ты стой у двери, — шепотом отозвался Савва, — а я загляну в то окно, что ближе к нам.

Илья кивнул, перехватил поудобнее шестопер и подошел к двери и оглянулся на атамана.

Тот уже стоял возле окошка и прислушивался к тихим голосам, что шелестели внутри. Разглядеть, что происходит в доме, не представлялось никакой возможности, окно было забрано не слюдой, а бычьим сычугом.

Голос будто был женским, но необычно низким, слова будто выталкивались из нутра тягучей пастой.

Илья оглянулся было на атамана, и, увидев, что тот уже подошел к нему, только крепче сжал пальцы на ухватистой рукояти шестопера.

— Погодь, Илья, — положил на плечо руку Савва.

— Обождем разгонять, — и решительно потянув дверь на себя, вошел внутрь.

В тесном полумраке угадывались очертания людей слушающих бесноватую.

— Горе мне! Страшно мне! — кричала девушка.

— В незапамятно давние времена, покрытых сединой веков, что уходят дымкой вдаль, — прикрыв глаза, бормотала, раскачиваясь вперед-назад одержимая девушка.

— В медных котлах проклятой долины, что единым взглядом не окинуть, спрятался от могучего удальца, пришлого богатыря, спустившегося с грохочущих небес — Ньюргуна удальца, стремительного как молния, тать — ворующий мертвецов, злокозненный Плунтыканэлан — владелец железного крюка!

Пташечка, выпавшая из золотого гнезда, испуганно выпорхнувшая из серебряного чертога, случайно налетела-набрела на выбор роковой, тяжкий жребий достойный не всякого удальца Нижних миров, через одного — удальцам Верхних миров, и никому из Срединного мира!

Люди испуганно перешептывались. Двое казаков стояли у дверей, не зная, что делать.

Вдруг перед Ильей завертелся мир, сделалось душно и гадко, и он медленно повалился на земляной пол.

Очнулся Илья уже на свежем воздухе. Вокруг было много людей, и казаки, и инородцы. Все что-то говорили.

— Ну, Илья, вот и очухался, — заметив, что он открыл глаза, сказал атаман.

Илья непонимающе водил глазами, все еще не отойдя от шока.

— Сомлел ты там, — протягивая руку, объясним атаман.

Схватив руку атамана, Илья поднялся. В груди жгло, будто каленым железом припечатали. Расстегнув кафтан, Илья задрал рубаху, как внезапно, за плечо схватил Октавий — писец приданный отряду, для записи собранного ясака.

— Погодь, служивый. Вестимо, не знаешь ты, что под рубахой твоей крест святой светится.

Савва оглянулся на них.

— И вправду! Крест кажись не простой у Ильи. А ну сказывай, откуда такое чудо у тебя?

— Да бабка перед смертью мне его в руку положила, дескать, крест из дерева, на котором Иуда повесился, от козней нечистой силы оберег…

— Скажешь тоже, — усмехнулся Октавий, — Таких крестов в Москве — на каждом углу за копейку десяток продают.